— А кого вы так звали, месье? — спросила Олива.
— Зови меня просто капитан, — сказал капитан.
— Да нет же! Вы кого звали? — повторила свой вопрос Олива.
— Там человек застрял после кораблекрушения, — объяснил капитан. — Вон он там, на Волчке.
— А Волчок это где, капитан? — спросил Дидиш.
— Вон, тот большой риф, — сказал капитан, показывая в сторону Волчка.
— А он там так и сидит все время? — спросила Олива.
— Кто? — не понял капитан.
— Ну, человек этот, — пояснил Дидиш.
— Разумеется, — сказал капитан.
— А почему? — спросила Олива.
— А потому что дурак, — сказал капитан. — И потом, снимать его оттуда очень опасно.
— Он что, кусается? — поинтересовался Дидиш.
— Нет, — сказал капитан, — дело в том, что он очень заразный.
— А что с ним?
— Никто не знает, — сказал капитан.
Он опять поднес рупор к губам и начал что-то кричать: в радиусе нескольких кабельтовых от крика капитана попадали пролетавшие мимо морские мухи.
Олива и Дидиш стояли на мостике, облокотившись о перила. Они наблюдали за быстро вращавшимися вокруг своей оси большими медузами. Каждая из них крутилась в своей воронке, куда и засасывала плывущих мимо неосмотрительных рыб: метод этот был изобретен медузами в Австралии и был нынче в большой моде у побережья.
Капитан опять отложил свой рупор в сторону и с интересом наблюдал за тем, как ветер теребил волосы на круглой головке Оливы, разделяя то тут, то там белокурые пряди белыми полосками пробора. Время от времени юбка ее вздымалась вверх, оголяя ляжки, и билась вокруг ее стройных ног.
Корморан, огорченный тем, что никто так и не проявил внимания к его персоне, испустил долгий, щемящий душу стон. Олива, вспомнив наконец, зачем она пришла на капитанский мостик, склонилась над раненой птицей.
— Капитан, — сказала она. — Можно, я возьму его на руки?
— Разумеется, — разрешил капитан, — если ты, конечно, не боишься, что он тебя укусит.
— Но ведь птицы не кусаются, — возразила Олива.
— Ха-ха-ха! — сказал капитан. — Но это же необычная птица!
— А что в ней такого? — спросил Дидиш.
— Не знаю, — ответил капитан. — И это обстоятельство само по себе указывает на то, что птица эта необычная, поскольку всех обычных я знаю. Ну, есть, например, сороки, финтимушки; видел я пиноеда, капельницу, молотилку, перепеляуса, книжульника, дуралейку, прилепая, будку песчаную, глаздолоя, ракушельника. Кроме того, стоит упомянуть и чайку морскую, и курицу обыкновенную, именуемую по латыни кокота приебанс.
— Черт!.. — прошептал Дидиш. — И откуда только вы все это знаете?
— Образование… — многозначительно сказал капитан.
Олива все же взяла корморана на руки и начала его качать, прижав к груди, рассказывая при этом всякие глупости, чтобы как-то его утешить, а довольный корморан свился в клубок в своих перьях и урчал, как тапир.
— Вот видите, капитан, — сказала она, — он вовсе не кусается.
— Значит, это перепеляус, — заявил капитан. — Перепеляусы — милые создания, это отмечали даже авторы телефонной книги.
Польщенный корморан изящно выгнул шею и застыл в этой изысканной позе, а Олива ласково погладила его по голове.
— А когда мы будем на месте, капитан? — спросил Дидиш, который, конечно же, птиц тоже любил, но не так, чтобы очень.
— Еще плыть и плыть, — сказал капитан. — Наберись терпения, мальчик. А вы, кстати, куда едете?
— Мы? В Экзопотамию, — ответил Дидиш.
— Здорово! — одобрительно воскликнул капитан. — Тогда я, пожалуй, поддам газу.
Сказано — сделано. Дидиш поблагодарил его.
— А ваши родители здесь, вместе с вами? — спросил капитан.
— Да, — ответила Олива. — Карло — это отец Дидиша, а мой папа — Моряк. Мне тринадцать, а Дидишу тринадцать с половиной.
— Понимаю, — кивнул капитан.
— Они там будут железную дорогу строить.
— А мы едем вместе с ними.
— Везет же некоторым! — сказал капитан. — Если бы я мог, поехал бы вместе с вами. Надоел мне этот корабль.
— Вам надоело быть капитаном?
— Скучно! — сказал капитан. — С такой работой любая сволочь справится.
— Сволочь у нас Арлан, — сказал Дидиш.
— Зачем ты так говоришь? Тебе влетит, — сказала Олива.
— Ничего страшного, — успокоил ее капитан. — Я никому не скажу. У нас тут мужская компания.
Он погладил девочке ягодицы. Оливе это очень польстило: ее приняли как равную в мужскую компанию, и она восприняла это поглаживание как принятый в среде самцов знак дружеского участия. Лицо капитана побагровело.