— В первый раз слышу, — удивился Клод Леон. — А можно, я что-нибудь другое придумаю? В том, что вы перечислили, так мало истинной святости, и потом, это и до меня сто раз было.
— Оригинальность — вещь опасная, сын мой, — сказал аббат.
— Да, святой отец, — отозвался отшельник.
Леон поразмыслил еще несколько секунд.
— Я мог бы, например, трахать Лаванду… — предложил он.
Теперь уже аббат впал в глубокую задумчивость.
— Лично я в этом ничего предосудительного не вижу, — сказал он. — Но вы понимаете, вам придется делать это каждый раз, когда к вам будут приходить посетители?
— Это же приятно, — ответил Клод Леон.
— А там и в самом деле все розовое и бархатистое?
— В самом деле.
Аббат весь задрожал, и волосики у него на шее встали дыбом. Рукой он погладил себе низ живота.
— И подумать страшно… — прошептал он. — Ну что же, можно считать, что я вам все сказал. Ассоциация помощи отшельникам вышлет вам дополнительную партию консервов.
— Мне и так хватает, — сказал Клод.
— Вам их понадобится очень много. Посетителей у вас будет много. Здесь железную дорогу строить собираются.
— Черт!.. — воскликнул Клод Леон. Он был бледен, но, судя по всему, очень доволен. — Надеюсь, они будут часто навещать меня…
— Повторяю, мне об этом и подумать страшно, — сказал аббат Иоанчик. — А ведь я человек бывалый. Сеновал, навоз, чердак…
— Среди нас один дурак, — подхватил отшельник.
— Пойдемте к остальным, — предложил аббат. — Значит, насчет мученического акта договорились. Я весь свой отчет на этом построю.
— Благодарю вас, — сказал Клод.
Пассаж
Конечно, Амадис Дюдю кошмарная личность, и это уже ни у кого сомнений не вызывает. Он всем отравляет существование, и именно поэтому мы, быть может, где-нибудь посередине от него избавимся, просто-напросто, потому что он коварен, высокомерен, дерзок и у него сплошные претензии. К тому же он гомосексуалист. Теперь уже задействованы почти все действующие лица, и это приведет к разнообразным по своему масштабу последствиям, и прежде всего к сооружению железной дороги — а задача эта очень непростая, ибо они забыли взять с собой щебенку — обстоятельство весьма существенное, поскольку щебенку раковинками маленьких желтых улиток не заменишь, чего, собственно говоря, никто и не предлагал. Пока что они будут класть дорогу на поперечные брусья, и она повиснет над землей; и уже потом под нее подложат доставленную с опозданием щебенку. Конечно, можно строить дорогу и так. Однако, когда я предобъявил в предыдущем пассаже, что речь пойдет и о камнях, я имел в виду совсем не эту злополучную историю со щебенкой. В этом моем тезисе было что-то отдаленно напоминающее грубую, совершенно неизощренную в интеллектуальном отношении символику: очевидно, что обстановка в пустыне начинает со временем угнетающе действовать на психику, в частности из-за этого странного, чернополосого солнца. В заключение хочу заметить, что в процессе повествования должен был появиться еще один второстепенный персонаж — Альфредо Жобес, человек, который точно знает, что такое уменьшенная модель самолета; но теперь уже слишком поздно. Что касается Крюка, то его кораблю суждено затонуть, и, когда он наконец доберется до Экзопотамии, все уже давно будет кончено. Так что я, быть может, еще скажу о нем два-три слова в следующем пассаже или даже этого делать не стану.
Часть вторая
Moderato cantabile
I
День выдался пасмурный, прохладный, но совершенно безветренный. Неутомимое солнце отбеливало, как обычно, острые кончики зеленой жесткой травы. Удрученные гепатроли раскрылись лишь наполовину; Жозеф Барридзоне опустил все шторы на окнах своего ресторана, над которым стояло легкое дрожащее марево. Перед входом в ожидании пассажиров застыло желтое с черными шашечками такси с поднятым флажком. Грузовики только что отбыли на поиски щебенки, оба инженера трудились у себя в комнатах, а рабочие стачивали при помощи напильников заусенцы с неровных углов стальных рельсов. Все кругом вибрировало от мелодичного поскрипывания новых напильников. Из окна своей комнаты Анжель наблюдал за тем, как Олива с Дидишем, держась за руки, вышли из гостиницы и пошли собирать ампочек в маленькую коричневую корзиночку. Рядом с ним на чертежной доске сохла тушь. В соседней комнате Анн делал расчет, а еще дальше Амадис диктовал Бирюзе письмо, в то время как внизу в баре эта сволочь Арлан сидел и выпивал перед тем, как снова вернуться на строительную площадку и опять начать орать на Моряка и Карло. Анжель слышал наверху шаги профессора Членоеда, превратившего чердак в образцовый медицинский пункт. Поскольку больных пока еще не было, он использовал операционный стол для изготовления своих самолетов. Анжель слышал, как он иногда подпрыгивал от радости, однако время от времени его громкие возгласы с сухим стуком падали на пол: это происходило тогда, когда он кричал на практиканта, а тот еще долго что-то гундосил в ответ.