— Идемте, — согласился Крюк. Они поднялись и пошли к выходу.
— Послушайте... — сказал Корнелиус Шмонт.
Он говорил еле слышным, сонным голосом; глаза его самопроизвольно закрывались. Жуйживьом устало вздохнул:
— Так, значит, эвипан вас уже не берет. И вы намерены снова донимать меня этими невообразимыми предложениями?
— Да вовсе нет! — сказал Корнелиус. — Но этот стул...
— Ну и что, что стул? Он болен, его лечат. Вы знаете, что такое больница?
— О Боже! — простонал Корнелиус. — Уберите его отсюда. Он скрипел всю ночь напролет...
Практикант, стоявший рядом, тоже, казалось, едва владел собой.
— Это правда? — спросил у него профессор. Тот кивнул в ответ.
— Можно было бы его выбросить, — сказал практикант. — Какой-то старый стул...
— Это стул эпохи Людовика XV, — назидательно сказал Жуйживьом. — И потом, кто из нас заявил, что у него горячка, вы или я?
— Я, — буркнул практикант. Его бесило, когда Жуйживьом начинал обхаживать стул.
— Ну так и лечите его.
— Я сойду с ума!.. — простонал Корнелиус.
— Тем лучше, — заметил Жуйживьом. — Наконец-то перестанете доставать меня своими дурацкими предложениями. Сделайте-ка ему еще один укол, — добавил он, обращаясь к практиканту.
— Ой, ой-ой-ой! — завопил Корнелиус. — Я уже не чувствую собственной ягодицы!
— Значит, дело идет на поправку.
В этот момент стул разразился целой очередью потрескиваний и похрустываний. Вокруг кровати распространился отвратительный запах.
— И так всю ночь, — устало пробормотал Корнелиус. — Переведите меня в другую палату.
— Вас и так положили в двухместную, а вы еще чем-то недовольны, — возразил практикант.
— Кроватей-то две, но стул уж очень воняет, — пожаловался Корнелиус.
— Да ладно вам, — сказал практикант, — думаете, вы очень благоухаете?
— Попрошу вас быть повежливей с моим пациентом, — одернул его профессор. — Что такое с этим стулом? У него что, проникающая непроходимость?
— Кажется, да, — сказал практикант. — К тому же давление сорок девять.
— Ну ладно, — заключил Жуйживьом. — Вы сами знаете, что надо делать. Счастливо оставаться.
Он нажал Корнелиусу на нос, чтобы его рассмешить, и вышел. Крюк ждал его с моделью «Пинг-903».
Крюк нервничал и кусал губы. Перед ним лежал лист бумаги, испещренный вычислениями и уравнениями двадцать шестой степени.
Искания и сомнения. Жуйживьом ходил взад-вперед по комнате, а чтобы не разворачиваться, от грязно-зеленой стены обратно он шел пятясь.
— В здешних условиях ничего не выйдет, — объявил Крюк после долгого молчания.
— Вы просто паникер, — сказал Жуйживьом.
— Здесь мало места. Он будет пролетать четыре измерения в минуту. Вы можете себе представить, что это такое?
— Ну и что теперь?
— Нужна пустыня.
— Но я должен быть при моих больных.
— Устройтесь врачом в колонию.
— Нет ничего глупее. Я буду мотаться по деревням и не смогу заниматься «Пингом».
— Тогда возьмите отпуск.
— Это не принято.
— Ну, значит, ничего не получится.
— Вот ведь незадача! — сказал Жуйживьом.
— Как хотите! — сказал Крюк.
— Ба! Постойте! — воскликнул вдруг Жуйживьом. — Я бегу в больницу... Продолжайте расчеты.
Он спустился по лестнице, миновал вестибюль и вышел на улицу. Около тротуара, возле решетчатого настила, ждал автомобиль. После смерти одной из своих любимых пациенток[18] профессор перестал принимать дома и занимался врачебной практикой исключительно в клинике.
Войдя в палату Корнелиуса, Жуйживьом застал там высокого и крепкого светловолосого парня: он сидел на кровати рядом с перевернутым стулом. При появлении профессора парень встал.
— Здравствуйте, — сказал он. — Меня зовут Анна.
— Сейчас не время для посетителей, — заметил практикант, входя за профессором.
— Но он все время спит, — сказал Анна, указывая на Корнелиуса. — Мне приходится сидеть и ждать, пока он проснется.
Жуйживьом повернулся к студенту-медику:
— А с вами что сегодня?
— Ничего, пройдет, — отвечал тот. Руки у него прыгали, как дверные молотки, глаза были обведены черными кругами в пол-лица.
— Вы что, не спали?
— Нет... Этот стул...
— Да ну? Что-то не так?
— Жопа с ручкой, а не стул, — злобно проговорил практикант.
Стул поворочался, скрипнул, и в палате снова дурно запахло. Взбешенный студент двинулся к кровати, но Жуйживьом остановил его, положив руку на плечо.
— Успокойтесь, — сказал он.
— Не могу больше!.. Он надо мной издевается!
— Вы давали ему судно?
— Давал. Но он ничего не желает делать. Только скрипит, трещит, валяется с температурой и изгаляется надо мной, как хочет.
— Держите себя в руках, — сказал Жуйживьом. — Сейчас мы им займемся. Ну а вы что хотите? — спросил он, повернувшись к Анне.
— Мне нужно поговорить с господином Шмонтом. По поводу подписанного контракта.
— Не рассказывайте мне ничего. Я все равно не в курсе.
— Разве господин Шмонт не делал вам никаких предложений?
— Господин Шмонт настолько болтлив, что я вынужден давать ему снотворное, и он спит дни и ночи напролет.
— Простите, — сказал практикант, — но это я даю ему снотворное.
— Хорошо, — сказал Жуйживьом. — Пусть так... Вы даете.
— Я знаю все его предложения, — заявил Анна. — Могу вам рассказать.
Жуйживьом посмотрел на ассистента и подал знак. Тот сунул руку в карман и встал у Анны за спиной.
— Правда? Как интересно, — сказал профессор. — Расскажите, расскажите.
Практикант извлек из кармана огромный шприц и вонзил иглу Анне в бицепс. Тот попытался было отбиваться, но моментально заснул.
— Куда мне его деть? — спросил практикант, с трудом поддерживая тяжелое тело.
— Решите сами, — бросил профессор. — Мне пора на обход. Шмонт, того гляди, проснется.
Практикант разжал объятия, и Анна рухнул на пол.
— Может, я его вместо стула на кровать?.. — робко предложил он.
Стул ответил мерзким скрипучим хихиканьем.
— Оставьте стул в покое, — сказал Жуйживьом. — Если вы и дальше не прекратите на него наговаривать...
— Ладно, — пробурчал студент-медик, — а тот, второй, — пусть, что ли, так и лежит?
— Дело ваше.
Профессор оправил белый халат, вышел мягким, пружинистым шагом и исчез в меандрах покрытого лаком коридора.
Оставшись в палате один, студент медленно приблизился к стулу и подарил его взглядом, исполненным ненависти. От усталости веки его ежеминутно смыкались. Вошла медсестра.
— Вы давали ему судно? — спросил практикант.
— Давала.
— Ну и что?
— У него глисты, оксиуры. Деревянные. А один раз он сам встал. Оказывается, он ходит иноходью. Ужасно неприятное зрелище. Я была просто в ужасе.
— Сейчас устрою ему осмотр, — сказал практикант. — Дайте мне чистую пеленку.
— Пожалуйста, — сказала медсестра.
У него даже не было сил запустить руку ей промеж ног, хотя она, как обычно, распахнула халатик. Медсестра обиженно сунула ему пеленку и удалилась, громыхая эмалированными лотками.
Студент уселся на кровать и отогнул простыню. Он старался не дышать, потому что стул скрипел и крякал почем зря.
Когда Жуйживьом вернулся с обхода, практикант спал мертвым сном у кровати Корнелиуса, перевалившись через бесчувственное тело Анны. Что-то неприметно изменилось на соседней койке. Профессор быстро откинул простыню. Под ней лежал стул Людовика XV, ножки его одеревенели. Он постарел на двадцать лет. Холодный и окоченевший, он напоминал скорее мебель Людовика XVI. Спинка его сделалась напряженно-прямой и красноречиво говорила о мучительной предсмертной агонии. Дерево имело теперь голубовато-белесый оттенок, что не укрылось от профессорского ока. Он обернулся и ударил студента ботинком в голову. Тот не шелохнулся, только захрапел. Профессор опустился рядом с ним на колени и стал его трясти.
18