— А чего ж это он не спрессовывается на поверхности? — спросил Карло.
— Там, куда проникает солнечное тепло, не может происходить окаменения.
— А... — сказал Карло. Марен перестал копать.
— Если будем останавливаться, сейчас эта сволочь Арлан сюда припрется, — сказал он.
Карло включил свой молоток.
— Вы что же, одни все делаете? — спросил Атанагор. Ему приходилось орать, чтобы перекрыть адский рев механизмов. Длинный стальной бур впивался в песок, поднимая тучи голубоватой пыли; натруженные руки Карло отчаянно сжимали горизонтальные рукоятки.
— Одни... — выкрикнул Марен. — Остальные уехали за балластом.
— Как, три грузовика? — прокричал Атанагор.
— Да, — завопил в ответ Марен.
У него была черная косматая шевелюра, поросшая шерстью грудь и изможденное детское лицо. Взгляд его оторвался от археолога и остановился на молодой женщине.
— Это кто? — спросил он Атанагора, выключив молоток.
— Меня зовут Бронза, — сказала женщина, протягивая руку. — Мы делаем ту же работу, что и вы, но только под землей.
Марен улыбнулся и осторожно сжал ее крепкие пальцы в своей сухой, растрескавшейся ладони.
— Привет, — сказал он.
Карло продолжал рыть. Марен с сожалением посмотрел на Бронзу.
— Нам нельзя останавливаться. Из-за этого Арлана. А то пошли бы выпили по стаканчику.
— А твоя жена?.. — прокричал Карло, выключая мотор. Бронза расхохоталась:
— Неужели она такая ревнивая?
— Да нет, — сказал Марен, — она ведь знает, что я серьезный парень.
— Попробуй тут не быть серьезным, — заметил Карло. — В этой дыре не шибко разгуляешься...
— Так увидимся в воскресенье, — пообещала Бронза.
— После мессы, — пошутил Марен.
— Здесь не ходят к мессе.
— Тут есть отшельник, — сказал Атанагор. — Его вроде как будут посещать по воскресениям.
— Кто это придумал? — насторожился Марен. — Лично я предпочел бы выпить с этой крошкой.
— Аббат сам вам все растолкует, — сказал археолог.
— Да пошел он... Терпеть не могу священников.
— А чем тебе еще заниматься? — насмешливо проговорил Карло. — Может, отправишься на прогулку со шпанятами и супружницей?
— Я тоже не люблю священников, — сказал Атанагор, — но этот совсем не похож на остальных.
— А толку-то? — ответил Марен. — Все равно он в сутане.
— Он ужасный весельчак, — сказала Бронза.
— Такие всего хуже.
— Давай-ка пошевеливайся, — сказал Карло. — Того гляди эта сволочь Арлан нам на голову свалится.
— Ладно, поехали... — проворчал Марен.
Воздух снова наполнился оглушительным треском пневматических молотков, и в небо ударил фонтан песка.
— Счастливо оставаться, ребята, — сказал Атанагор. — Выпейте чего-нибудь у Баррицоне и запишите на мой счет.
Археолог пошел прочь. Бронза помахала Марену и Карло рукой.
— До воскресенья! — крикнул Марен.
— Чего рот раззявил! — одернул его Карло. — Эта девочка не про твою честь.
— Да он же старый хрыч, — сказал Марен.
— Размечтался. Он еще мужик хоть куда.
— Ну, значит, он ядреный старый хрыч. Такие тоже бывают.
— Вот заладил! — буркнул Карло и запястьем отер с лица пот.
Они легко надавливали на тяжелые, нависающие глыбы; те отваливались, грохались вниз, и взлетающий песок обжигал горло. Ухо рабочих привыкло к однообразному гулу машин, и они могли тихо переговариваться. Обычно они разговаривали во время работы, чтобы скрасить тяжкие часы, тянувшиеся бесконечно долго.
Карло принялся мечтать вслух:
— Вот закончим...
— Мы никогда не закончим.
— Пустыня где-нибудь да кончается...
— Другая работа подвалит.
— И все-таки сможем прилечь ненадолго...
— Хоть остановимся...
— Нас оставят в покое...
— Там будет земля, будет вода и деревья. И красотка под ними.
— Мы перестанем рыть...
— Мы никогда не перестанем.
— Сволочь этот Арлан.
— Ни черта не работает, только деньги гребет.
— Никогда мы этого не дождемся.
— Может, пустыня нигде и не кончается...
Их одеревенелые пальцы стискивали рукоятки, кровь пересыхала в жилах, голоса звучали все тише, больше похожие на полушепот или сдавленный стон, заглушаемый лязгом механизмов; этот стон жужжал, кружась у мокрых от пота лиц, прятался в уголках обожженных губ. Под плотной тканью потемневшей кожи играли круглые, узловатые бугры мускулов; они двигались слаженно, как дрессированные звери.
Глаза Карло были наполовину закрыты; резкие скачки стального бура сообщались его рукам, и он управлял им не глядя, инстинктивно.
За их спинами уже зияла широкая тень вырытого рва с кое-как сглаженным дном, но люди все глубже втискивались в недра окаменелой дюны. Когда их головы опустились до уровня новой зарубки, на одной из далеких дюн мелькнули два силуэта: археолога и оранжевой девушки. Потом за спинами землекопов отделились и рухнули подточенные глыбы. В скором времени придется остановить работу, чтобы выбрать отрытый грунт; грузовики еще не вернулись. Ритмичные удары стального поршня по стержню бура и свист выталкиваемого воздуха отражались от почвенного среза с нестерпимой силой, но ни Марен, ни Карло этого не слышали. Перед их мысленным взором расстилались свежие зеленые луга, где среди сочной травы их ждали пышные, голые красотки.
V
Амадис Дюдю перечитал только что полученную депешу: письмо на фирменном бланке, за подписью двух членов Правления, включая президента. Смакуя с гурманским наслаждением написанные слова, он готовил уже звучные фразы для оглушения аудитории. Надо будет собрать всех в большом зале отеля, и чем скорее, тем лучше. Желательно—и даже всенепременно — после работы. Но прежде надо посмотреть, нет ли где у Баррицоне помоста. Кстати, заключительная часть письма касалась самого Баррицоне с его заведением. Решения принимаются быстро, когда за дело берется солидная организация. Чертежи железной дороги были практически готовы, вот только балласта все еще не нашли. Водители грузовиков не прекращали поисков; время от времени они давали о себе знать; а то вдруг один из них появлялся вместе с грузовиком и почти сразу же исчезал вновь. Амадис начинал уже терять терпение, но дорога тем не менее строилась. Правда, не вполне на земле: на сваях. Карло и Марен бездельничали. К счастью, Арлан умел выжать из них по максимуму; они вдвоем клали тридцать метров дороги ежедневно. Еще через два дня пора будет разрезать отель пополам.
Кто-то постучал в дверь.
— Войдите! — сухо бросил Дюдю.
— Буон джорно, — сказал Пиппо, входя.
— Здравствуйте, Баррицоне. У вас ко мне разговор?
— Си, — сказал Пиппо. — Они совсем обалдели, да, этот кретинский железный дорога положить перед мой отель? На кой он мне нужен, этот дорога?
— Декрет о вашей экспроприации подписан министром, — сказал Дюдю. — Я намеревался объявить об этом сегодня вечером.
— Это все дипломатический штучка заглавными буквами, — сказал Пиппо. — Когда они будут убрать этот дорога?
— Отель придется разрушить, чтобы дать место железной дороге, — объяснил Дюдю. — Я как раз должен был предупредить вас об этом.
— Что? — вскричал Пиппо. — Разрушить славный отель Баррицоне? А как же те, кто кушал мои спагетти а-ла-болоньезе и кто был с Пиппо всю свою жизнь?
— Весьма сожалею, но декрет подписан. Считайте, что ваш отель конфискован в пользу государства.
— А что же я? — спросил Пиппо — Мне куда приткнуться? Или снова траншей идти копать, да?
— Ущерб вам будет возмещен, — заверил его Дюдю. — Не сразу, разумеется.
— Пуррки! — прошипел Пиппо. Он повернулся к Амадису спиной и вышел, оставив дверь открытой.
— Закройте вашу дверь! — крикнул ему Дюдю.
— Это больше не мой дверь! — в ярости рявкнул Пиппо. — Сам закройте! — И он удалился, бранясь с южным резонансом.