— Ну, конечно.
Практикант бросился подбирать детали самолета, которые ему надлежало соединить. Профессор удовлетворенно оглядел комнату.
— А славная у нас тут вышла клиника, — сказал он.
— Да уж, — отвечал практикант. — Для того, чем мы тут занимаемся, конечно... В этой дыре никто и не думает болеть. Я уже стал забывать все, что знал.
— Зато будете не так опасны, — успокоил его профессор.
— И вовсе я не опасен.
— Не все стулья разделяют вашу точку зрения.
Лицо практиканта окрасилось в царственно-синий цвет, а вены на висках начали судорожно пульсировать.
— Послушайте, — сказал он, — еще одно слово про этот стул, и я...
— Что же вы? — насмешливо бросил Жуйживьом.
— Я убью еще один...
— Сколько угодно. Мне-то что? А теперь пошли.
Профессор вышел, и его желтая рубашка осветила чердачную площадку ровно настолько, чтобы не дать ему оступиться на кособоких ступеньках. Практикант, напротив, не упустил случая свалиться, но, к счастью для самолета, приземлился на ягодицы. Так что внизу он очутился почти одновременно с профессором.
— Хитро придумано, — сказал Жуйживьом. — Но не могли бы вы все же пользоваться ногами?
Свободной рукой практикант потер ушибленное место; в другой он держал крылья и фюзеляж «Пинга-903».
Они продолжали спускаться и вскоре оказались на первом этаже. Пиппо за стойкой целенаправленно опорожнял бутылку «Турина».
— Привет! — сказал профессор.
— День добрый, патрон, — ответил итальянец.
— Все в порядке?
— Амудопулос решил выбросить меня вон.
— Не может быть.
— Он меня — экстрагировать. Как в заголовках. Взаправду.
— Он что тебя, экспроприирует?
— Во-во, так он и сказал, — закивал Пиппо. — Экстрагирует.
— Что же ты будешь делать?
— Э-э, я почем знаю? Мой место теперь в сортире. Все, финита, бобик сдох.
— Да он совсем спятил, этот фрукт, — заметил Жуйживьом.
Практикант начал проявлять признаки нетерпения.
— Мы будем запускать самолет или нет?
— Пошли с нами, Пипетка, — предложил Жуйживьом.
— Э-э, плевать я хотел на ваш кретинский самолет!
— Тогда до скорого.
— До свидания, патрон. Он прекрасен, как черешня, этот ваш самолет.
Жуйживьом вышел; ассистент поспешил за ним.
— Когда можно будет ее увидеть? — спросил он.
— Кого ее?
— Ну, ту красотку.
— Послушайте, как вы мне надоели, — сказал Жуйживьом. — Сейчас мы идем запускать самолет, и точка.
— Елки-палки! — вскипел практикант. — Сначала вы мне расписываете ее прелести, а потом — фьюить... по нулям! Вы просто невыносимы!
— А вы?
— Пусть так, я тоже невыносим. Но мы здесь уже три недели. Вы понимаете, что я за это время еще ни разу не ... !
— Серьезно? — удивился Жуйживьом. — Даже с женами технических исполнителей? А что же вы делаете по утрам в клинике, пока я сплю?
— Я занимаюсь... — замялся практикант. Жуйживьом сначала смотрел на него не понимая, потом разразился хохотом.
— Черт подери! — воскликнул он. — Вы хотите сказать, что вы... Вы занимаетесь... Вот умора! Значит, поэтому у вас все время дурное настроение!
— Думаете, из-за этого? — с беспокойством спросил студент.
— Ну разумеется. Это же очень вредно.
— А вы? Вы никогда так не делали? — спросил он.
— Один — никогда.
Практикант замолчал, чтобы легче было дышать: они карабкались на высокую дюну. Вдруг Жуйживьом опять расхохотался.
— Что случилось? — спросил ассистент.
— Ничего. Просто я представил себе, какая у вас при этом физиономия.
Не в силах одолеть приступ смеха, профессор повалился на песок. Из глаз его брызнули крупные слезы, а голос съехал на удушливо-веселый визг. Практикант отвернулся с обиженным видом, разложил на земле детали самолета и, встав на колени, взялся прилаживать их друг к другу. Жуйживьом почти успокоился.
— И все же вы плохо выглядите, — повторил он.
— Вы уверены? — практикант не на шутку обеспокоился.
— Абсолютно уверен. Между прочим, вы не первый.
— А я думал... — пробормотал практикант, уставившись на крылья и кабинку. — Значит, вы полагаете, что другие делали это до меня?
— Естественно.
— Впрочем, я и сам так думал. Но неужели в такой же ситуации? И тоже в пустыне, где нету женщин?
— Разумеется, — сказал Жуйживьом. — А что, по-вашему, означает символ Святого Симеона-Столпника[45]? Почему он все время так был занят своим столпом? Да это же очевидно! Вы Фрейда проходили, я надеюсь?
— Нет, что вы, Фрейд нынче не в моде, — отмахнулся студент. — В эти бредни одни недоумки верят.
— Фрейд — это одно, а столп — совсем другое, — продолжал Жуйживьом. — Тем не менее, бывают «представления» и «переносы ощущений», как их называют философы, бывают комплексы и их подавление, и онанизм, как в вашем частном случае.
— Теперь вы мне, конечно, скажете, что я дурак набитый.
— Отнюдь, — сказал Жуйживьом. — Просто вы не очень умны, вот и все. Но это вполне простительно.
Практикант тем временем приладил крылья и фюзеляж и теперь со вкусом размещал хвостовое оперение. Он замер на мгновение, задумавшись над словами профессора.
— А вы? — спросил он. — Вы как делаете?
— Делаю что?
— Не знаю, что...
— О, это очень туманный вопрос, — сказал Жуйживьом. — Настолько туманный, что граничит с бестактностью.
— Я вовсе не хотел вас обидеть.
— Конечно, я знаю. Но у вас прямо-таки дар соваться не в свое дело.
— Там мне было лучше, — тихо вздохнул практикант.
— Мне тоже, — ответил Жуйживьом.
— А здесь так муторно.
— Это пройдет. Во всем виноват песок.
— Песок тут ни при чем. Мне не хватает медсестер, других практикантов, больных...
— Может, и стульев тоже? — съязвил Жуйживьом. Студент покачал головой, и выражение горечи пятнами проступило на его лице.
— Вы всю жизнь будете меня этим попрекать? — спросил он.
— Потерпите, недолго осталось. До старости вы не доживете: у вас чересчур вредные привычки.
Студент замер в нерешительности, открыл было рот, но снова закрыл его и ничего не сказал. Он продолжал копаться в цилиндре и моторе. Жуйживьом заметил, что он вздрогнул и склонился над собственной рукой, как полчаса назад: длинная кровоточащая рана рассекла ему ладонь. Студент повернулся к профессору; он не плакал, только стал белый как полотно, и губы позеленели.
— Меня мотор укусил... — пролепетал он.
— Что вы такое ему сделали?
— Ничего я ему не делал... — сказал практикант и положил самолет на песок. — Больно.
— Покажите, что там у вас. Практикант протянул руку.
— Дайте-ка ваш платок, — сказал профессор. Студент достал свою грязную тряпку, и Жуйживьом с грехом пополам забинтовал кровоточащую руку, выказывая при этом все признаки отвращения.
— Так лучше?
— Вроде... — сказал студент.
— Я сам запущу его, — сказал профессор. Он подобрал самолет и умело завел мотор.
— Обхватите меня за туловище! — крикнул он практиканту, перекрикивая рев машины.
Студент схватил его обеими руками и прижал к себе. Жуйживьом отрегулировал впускной клапан, и винт закрутился так быстро, что края лопастей окрасились в бордовый цвет. Студент вцепился в профессора; тот едва стоял на ногах от вихря, поднятого пропеллером.
— Запускаю, — прокричал Жуйживьом.
«Пинг-903» рванул ввысь и пропал из виду. Потрясенный студент выпустил профессора и с размаху сел в песок. Он сидел, уставившись в одну точку — туда, где исчез самолет. Жуйживьом шумно перевел дух.
— У меня рука болит, — сказал практикант.
— Размотайте эту тряпку, — велел профессор.
Рана на ладони зияла, раскрыв свои припухлые зеленоватые створки. В середине разрез был черно-красный и уже пенился маленькими быстрыми пузыриками.
— Эге! — сказал Жуйживьом, взяв студента за руку. — Надо немедленно обработать.