— Чистоту люблю, — пояснил Доктор, вынул из кармана «Вечерку», расстелил на столе. — Вот и скатерть-самобранка наша.
Вадим сел на ящик, огляделся. Неплохое нашли они место для своего «клуба». Стены монастыря, глухие стены домов, деревья надежно закрывали это прибежище от посторонних глаз. А сколько таких горьких мужицких клубов разбросано по Москве. И находят в них утешение алкаши и просто работяги, собравшиеся поспорить о футболе, мужья, поругавшиеся с женами.
А ведь когда-то стояли на углах улиц павильоны «Пиво-Воды». Собирался там народ степенный, спорили о победе наших футболистов в Англии, взвешивали шансы Хомича и Боброва, судачили о дворовых новостях. Пили пиво, жевали бутерброды и шли по домам.
Тихо, степенно, без скандалов. Кому это помешало? А теперь после работы человек идет в эти щели и пьет портвейн, потому что за пивом побегать надо.
Лю-Лю возник стремительно. Подмигнул Вадиму и начал расставлять на газете бутылки и закусь.
Стала посередине поллитровка из зеленого стекла, рядом с ней пиво, над ними возвышался портвейн с экзотической надписью «Кавказ».
Ловкими пальцами Лю-Лю разложил колбаску одесскую, порезанную, сырки плавленые, редисочку, даже помидоры сумел достать.
— Ну, как стол? — спросил он.
Вадим восторженно развел руками. Тогда Лю-Лю вытащил из кармана воблу и победно посмотрел на них.
— Класс, — сказал Доктор и крепкими пальцами сорвал фольгу с водочной головки. Потом зубами открыл пивные бутылки и выдернул пробку из портвейна. — Ну, поехали, — сказал он.
— Со знакомством, — добавил Лю-Лю.
— Чтоб не в последний, — ответил Вадим.
Выпили и начали закусывать. Хрустели редиской, ломали пополам помидоры.
— Давай твою фирму, — сказал, отдуваясь, Доктор.
Вадим достал сигареты. Закурили. Помолчали.
— Тебя как зовут-то, а то мужик ты вроде наш, леченный, а имени твоего не знаем.
— Вадим.
— А меня Борис, а вон его — Лю-Лю, Сережа. Ты где работаешь?
— В кино.
— Кем? — спросил Лю-Лю-Сережа.
— Сценаристом.
— Хорошее дело, я тоже работал на научно-популярной студии осветителем. В ассистенты оператора должен был переходить, да вот… — Лю-Лю-Сережа махнул рукой. — Запил.
— Тоже мне Эдуард Тиссе, — Доктор-Боря блеснул кинематографической эрудицией, — таскал бы ящики за оператором и получал сотню. А сейчас мы волонтеры. Свободные грузчики. Свою десятку в день имеем и на воздухе.
— Да разве в этом дело? — Лицо Лю-Лю-Сережи стало печальным.
— А в чем? — поинтересовался Доктор-Боря. — В чем? Я про нашу жизнь так понимаю. Раз не нашло общество применения моей физической силе ума, то я деклассировался. Точно? — Он хлопнул Вадима по плечу.
— Это как сказать.
Доктор разлил по новой.
— Спор наш философский, просто так его закончить нельзя. Поехали.
Они «поехали» опять. Вадим, мысленно матерясь, глотал сладковато-противный портвейн. Он уже и не помнил, когда ему приходилось пить такую гадость. Доктор понял его по-своему.
— Тяжело идет с отвычки?
Вадим, жуя колбасу, кивнул.
— Так всегда бывает после лечения. Ты это дело брось. Пей, живи, а остальное не бери в голову. Копейка понадобится — приходи в артель, возьмем.
— А Хоттабыч тоже в вашей артели был?
— Нет. Он рукастый. Из домоуправления слесаря не дозовешься, а он пожалуйста. Ему люди платят.
— Подвел он меня.
— Как так? — Доктор начал пьянеть, лицо его побордовело, речь замедлилась.
— Обещал достать плитку керамическую, узорную. Мне она зачем? Я ее для человека доставал. Нужного. Он мне работу дает.
— Вот падла. Трепач паршивый. Ты слышишь, Сережа, такого человека подвел.
— Видел я у него эту плитку, — сказал Лю-Лю-Сережа, — видел. Он, видать, с нее и загулял. Ты вот что, Вадим, поезжай на Пушкинскую, в бар. Он, когда при деньгах, там гуляет с дружками. Он же жил там. Спроси Батона или Тараса, он с ними…
Лю-Лю-Сережа не успел договорить. Раздвинулись кусты акации, и появился лейтенант Гусельщиков.
— Так, граждане Бондаренко и Крайнев, вы.
И тут он увидел Орлова и замолк. Удивление и гнев отразились на румяном лице лейтенанта. Он осуждающе покрутил головой и ушел.
— Явление участкового тунеядцам, картина неизвестного художника, — сказал Доктор, — чего это он, а?
— Не знаю, — сказал Лю-Лю, — видать, застыдился, что отдых наш нарушил.
— Смешно, — Доктор взял бутылку с портвейном, — а у тебя осталось, Вадик. Не возражаешь? — Он разлил остатки вина по стаканам.