— Теперь слушайте, что я скажу, — Фомин достал таток, вытер голову, — кто-то усыпил сторожа и забрал картинки эти настенные. Причем ни одного отпечатка не оставил. В протоколе осмотра места происшествия указаны следы. Точно такие же, как при ограблении квартиры и дачи академика Муравьева. Преступники надевали на ноги полиэтиленовые пакеты. Так?
— Так, — нехотя ответил Симаков.
— Значит, приехали на машине, сторожа опоили "лапинкой", взяли картинки и ушли. А потом смотри. В соседней комнате лежала керамическая плитка. Где она лежала, гражданин Славский?
Художник прошел в соседнюю комнату, хлопнул ладонью по печке-голландке.
— Здесь. Прямо здесь.
— Так, Симаков, — Фомин подошел к Славскому. — Вот здесь эксперт, согласно протоколу осмотра места происшествия, зафиксировал следы ботинок с характерной деформацией каблука на правой ноге. Так?
— Так, — мрачно ответил Симаков.
— Те же следы обнаружены на лестнице и потом на влажной земле. Так?
— Ну и что?
— А вот что: следы, обмотанные полиэтиленом, практически смыты дождем. Так?
— Да что вы заладили, так да так.
— А то, Симаков, что керамическую плитку выносили позже. Кто-то другой. Этот другой увидел взломанную дверь, поднялся, сложил плитку в мешок и уволок, потом сделал несколько ходок, вывозил на тележке решетки и ковку. Вот отсюда и следы велосипедных колес в протоколе осмотра. Тележка была на этих колесах.
Такие мои соображения. Тут уж не сердись, Симаков.
Симаков отошел к окну, достал сигарету, закурил.
Все молчали.
Вадим посмотрел на Фомина. Старший инспектор по особо важным делам смотрел в спину Симакова сочувственно, без тени превосходства. Он сделал свое дело. Выдвинул версию. Фомин был опытный сыщик. Точно гак же лет десять назад он напрочь перечеркнул стройную и весьма убедительную версию самого Вадима, когда раскрывали ограбление склада ювелирной фабрики.
— Товарищ Славский, вы, пожалуйста, оставьте нас, — сказал Орлов.
Художник понимающе кивнул и пошел к лестнице.
— Ну что же, Симаков, пока у нас есть две версии — ваша и Фомина. Откровенно, я больше склонен доверять второй. Теперь так. Кто такой Хоттабыч?
— Силин Петр Семенович, проживает: 3-й Зачатьевский переулок, дом 3, квартира 26. Ранее судим дважды. Первый раз по 122-й и по 206-й, части первой. Три дня не был дома. На квартире засада, — повернулся к Вадиму Симаков.
— Так, любопытно. Отпечатки пальцев, размер обуви.
— Соответствуют обнаруженным на месте преступления.
— Да, конечно, Симаков, у вас все прекрасно складывается. Версия отличная, взял Хоттабыч, то бишь Силин. Кстати, где он может быть?
— Жена говорит, что два дня не ночует дома, товарищ подполковник, — сказал Саша Крылов.
— Раньше с ним такое бывало?
— Да. Он запойный, даже на принудлечении был.
— Так что же, Крылов, важнейший фигурант по делу где-то пьет, а мы ждем.
Инспектор покраснел.
— Он делает все, что может, товарищ подполковник, — вмешался Симаков, — активный розыск начат вчера.
— Так, — Вадим усмехнулся, — приступим к нашим играм. Тем более что в отделении нас ждет следователь горпрокуратуры товарищ Малюков. Ты, Симаков, отправь к нему на допрос реставраторов, а мы пока сыск учиним. Потому как техника техникой, а нашего брата ноги кормят. Симаков, в протоколе осмотра места происшествия сказано о какой-то рубашке?
— Рваная рубашка с номером прачечной.
— Что сказали эксперты?
Симаков достал блокнот.
— Рубашка французская, предположительно фирмы «Диор».
— Киреев и Хоттабыч вряд ли могли позволить сс5с одеваться из этого дорогого дома. Реставраторы?
— Славский сказал, что купил бы с удовольствием, но достать не может. У других нет.
— Номер?
— Пятьдесят две тысячи четыреста двадцать семь.
— Что предприняли?
— Проверяем прачечные нашего района.
— Жаль мне вас, но придется проверять все прачечные города. Этим займутся Фомин, Стрельцов и Крылов. Калугин, ваше дело коллекционеры и комиссионки.
— Одному трудно, Вадим Николаевич.
— Я договорился с РУВДом, вам дадут инспектора.
Мы с Симаковым Силина поищем. Симаков займется машиной. Следы протектора есть. С Богом.
В кабинете Симакова было прохладно и темновато.
Огромная липа росла почти вплотную к стене, и ветви ее по-хозяйски расположились на подоконнике открытого окна.
— Хорошо у тебя, — сказал Вадим. — прохладно и свежо, как осенью.
— Мне начальник говорит, обруби ты эти ветви, Симаков. — капитан улыбнулся, — а я не хочу. Зимой, конечно, темновато, зато летом!.. Особенно после дождя.
Запах. Как дома.
— А ты откуда?
— Я из Зарайска. Бывали?
— Не приходилось.
— Городок у нас маленький. Зеленый. Старый городок. Я сейчас чай сделаю.
Симаков достал из стола кипятильник, налил из графина воды в чайник.
Вадим снял пиджак, расстегнул наплечный ремень оперативной кобуры, положил оружие на сейф.
В дверь постучали.
— Заходите, — крикнул Симаков.
В кабинет вошел молоденький лейтенант. Был он весь наутюженно-чистенький, розовощекий, на ладном кителе сиял новый значок об окончании средней специальной школы милиции.
— Лейтенант Гусельщиков, — бросил он руку к козырьку.
— Это участковый, Вадим Николаевич, он 3-й Зачатьевский обслуживает. Ты, Гусельщиков, доложи товарищу подполковнику о Силине.
Лейтенант повернулся по-строевому к Вадиму и еще раз козырнул.
— Вы садитесь, лейтенант, — Вадим хлопнул ладонью по стулу, — садитесь и рассказывайте все, что вы знаете об этом замечательном человеке.
Гусельщиков строго свел мохнатые брови, посмотрел на подполковника укоризненно.
— Ничего замечательного в гражданине Силине нет. Пьяница, тунеядец, бытовой хулиган. Я с него несколько подписок об устройстве на работу брал.
— Ну и как?
— Устраивался. Месяц поработает и уходит. От пьянства его лечили. Ничего не помогает, антиобщественный тип.
Гусельщиков расстроенно смотрел на подполковника из управления. И весь его облик говорил, что, дескать, он, участковый инспектор, вины с себя не снимает, а даже, наоборот, готов отвечать за всякого, кто не хочет жить по-людски на его территории.
— А где он может быть сейчас?
— Я, товарищ подполковник, регулярно все их точки обхожу.
— Это что же за точки?
— Места, где вся пьянь собирается. Дружинников сориентировал, общественность.
— Подожди, подожди, Гусельщиков, ты меня в отношении их алкогольной географии просвети.
— Во-первых, пивная-автомат, во-вторых, они у магазинов в Дмитровском переулке и на Кропоткинской кустятся,, ну и, конечно, во дворе дома семь, там пустырь, лавочки, вот там и распивают.
— Значит, там и есть их «клуб пытливой мысли»?
Симаков засмеялся.
Лейтенант строго, с недоумением посмотрел на Вадима.
— Там клуба нет, товарищ подполковник, там безобразие одно.
— Это я шучу, шучу, Гусельщиков. А с кем он дружит?
— Кто?
— Силин. Хоттабыч этот.
— Да откуда у него друзья, так, собутыльники.
— Ас кем пьет чаще всего?
— С кем придется.
— Ну ладно, Гусельщиков, чаю хотите?
Лейтенант опять с недоумением посмотрел на Вадима. Он никак не мог понять, шутит подполковник или нет.
— Я уже завтракал, товарищ подполковник. Я могу идти?
— Идите.
Лейтенант повернулся через левое плечо. Повернулся четко, видимо, в армии он был отличным строевиком, и вышел.
— Он парень хороший, старательный, службу несет отлично, — сказал Симаков, заваривая чай.
Над старым фаянсовым чайником с отбитой ручкой поднялся ароматный парок.
— Запах чувствуете? Это я для вкуса чебреца добавляю. Трава такая, мне ее один парнишка из Ростова присылает, вкус необыкновенный у чая.
— Строгий он очень, Гусельщиков ваш. Строгий и четкий, как устав.
— А разве плохо?
— Нет, почему же. Плохого ничего нет. Только у нашей службы одна особенность есть, Симаков, мы с людьми работаем, поэтому деятельность наша простирается в сфере душевной.