Поддавшись, против желания, власти магнетизма воли, всецело направленной к одной цели, он дал себя увлечь к порогу. Случаю - этому слепому и необъяснимому случаю, который губит и спасает нас в такие критические минуты, самым незначительным иногда совпадением, случаю, всегда благоприятствовавшему смелому Жаку, было угодно, чтобы в тот момент, когда швейцар смотрел по направлению кареты, Бонниве тоже высунулся немного наружу. Швейцар обернулся к Камилле Фавье с расстроенным лицом:
- Я узнаю его! - вскричал он. - Это тот господин, который приходил третьего дня расспрашивать меня насчет жильцов дома. Он спрашивал, нет ли здесь г-на Молана, а так как я ему ответил, что нет, согласно уговору, то он вынул из кармана бумажник. За кого принимаете вы Коанди? - сказал я ему. - Немного я с ним разговаривал… Я бы охотно отколотил его, каналью!… Подождите-ка, я пойду спрошу его, есть ли у него разрешение от префекта на то, чтобы караулить дома, как полицейский шпион…
- А он вам ответит, что улица одинаково принадлежит всем и будет прав, - сказала Камилла, которой опасность вернула ее хладнокровие. Было ли то вдохновение любви? Было ли то смутным отголоском обычных театральных приемов, потому что ремесло действует в нас вроде автоматического механизма, под давлением необходимости?
В воображении ее рисовался план, на который честный Коанди согласится, она это поняла, как поняла, что Молан сумел заставить его полюбить себя, - Вы не помешаете этому человеку оставаться тут, - продолжала она, - Но только прекрасно дадите ему понять, что от него хотят что-то скрыть. Если он явился сюда, значит, он был предупрежден самым положительным образом, поверьте. Вы готовы помочь мне спасти нашего господина, не правда ли? Ну, так слушайтесь меня.
- Вы правы, сударыня, - отвечал швейцар, меняя тон. - Если ему устроить сцену, он догадается обо всем, а если это его жена, то он прав, впрочем, не желать быть тем, что он есть!… Я, правда, хотел предупредить г. Жака, когда он пришел, что приходили справляться сюда… Но он пришел с этой дамой…
- Я предупрежу его, - сказала Камилла. - Я берусь это сделать. Сходите только за фиакром, но не заставляйте его въезжать, и предоставьте мне действовать. Клянусь вам, что я его спасу…
Она бросилась на лестницу, в то время, как швейцар по ее приказанию звал карету. Одна перспектива того, чтобы, если суждено разыграться драме, она разыгралась не у него в доме, заставила его повиноваться так, как будто Камилла была самим домохозяином - этим воплощением всемогущества, для парижского швейцара. Когда мужественная девушка дошла до площадки квартиры, до той двери, которую столько раз отворяла со сладостным волнением, то, не взирая на близость Опасности, ей овладела на мгновение слабость. Женщина в ней на миг возмутилась против того самопожертвования, которое любовь так быстро внушила ей, почти в силу животного инстинкта, что заставила бы ее броситься в воду для спасения Жака, если бы она видела, что он тонет. Увы! Она спасет не его одного! Ей представился образ ее соперницы, с той почти невыносимой ясностью, которая сопровождает острые припадки уже не сомневающейся ревности. А мщение было, однако, под рукой, такое верное, такое полное, такое непосредственное и безличное! Стоило только предоставить событиям идти по тому склону, на который они вступили. Когда несчастная девушка рассказывала мне после подробности этого ужасного дня, она не старалась представить себя лучше, чем она была. Она созналась мне: искушение было так сильно, что ей надо было действовать, и безумно и яростно, для того, чтобы воздвигнуть между ею и этим моментом что-нибудь непоправимое, и она принялась звонить у запертой двери раз, два, три, десять раз, тем продолжительным звонком, который придает звону характер безумной настойчивости.
Она мысленно представляла себе, словно сама была в комнате, как поражены этим трезвоном любовники, их смех, сначала, при мысли о том, что это звонок по ошибке, их внезапное молчание, их взгляды, испуг г-жи Бонниве, успокаиваемый Жаком, встающим наконец. Ах, как бы она хотела крикнуть ему: «скорей! скорей!»… Она принялась стучать кулаком в дверь. Потом прислушалась. Ей показалось, - сильное возбуждение ее удваивало способность ее внешних чувств, что она слышит шум, треск паркета под осторожной походкой за дверью, все еще закрытой, и прижавшись губами к щелке, между двумя половинками дверей, чтобы ее лучше было слышно: