- А, вы пришли, - сказала актриса, - благодарю, - и умоляющим тоном прибавила:
- Не покидайте меня в этот вечер, если вы меня немножко любите.
- Вы нехорошо себя чувствуете? - спросил я ее.
- Я слишком понадеялась на свои силы,- отвечала она. - Я чувствовала себя хорошо до той минуты, как меня представляли этой женщине и как я услышала ее голос. Ах, этот голос!… А потом вошел Жак. И теперь мне слишком больно… Посмотрите!… Он идет к ней… Они разговаривают вместе… Их оставляют одних… Пойдите, скажите ему, что не следует ему слишком попирать мои чувства… Я не в состоянии больше терпеть, у меня нет сил.
Она произнесла эти последние слова, задыхаясь и вместе с тем заставив себя улыбнуться, судорожной улыбкой, похожей на нервное содрогание. Мне кажется, я никогда не видел ее более прекрасной. Отсутствие драгоценных украшений на ней, среди этих столь разряженных женщин, и простота ее костюма в этой роскошной обстановке придавали ей какой-то трагический характер. Я не имел времени ей ответить, так как профессиональный загонщик был уже тут и произносил обычные фразы:
- Мадмуазель, позвольте мне представить вам моего молодого друга Роланда де Брев, одного из ваших страстных поклонников…
- А в чем будем мы иметь удовольствие наслаждаться вашим очаровательным талантом сегодня, мадмуазель? - спросил со своей стороны молодой балбес у Камиллы, еще полной волнения. - Это редкое счастье слышать вас в свете. Г-же Бонниве многие будут завидовать.
- Право, нечему, сударь, - отвечала Камилла и, чтобы загладить свою невежливость, прибавила: - я прочту одну сцену из «Голубой Герцогини» с Брессоре, а потом три или четыре небольших отрывка. Впрочем, ваше любопытство не замедлит быть удовлетворено, так как я вижу, что Брессоре пришел. Он играл сегодня в новой пьесе. Он освободился раньше. Какое счастье!…
- Какое счастье для нас, - сказал ее собеседник, - которые услышим вас раньше.
- Нет, - сказала она резко, - для меня, которая скорее отправится спать.
И она отвернулась от молодого человека, озадаченного жесткостью этого странного ответа, чтобы с такой же любезностью поговорить с синьором Фигоном, который здоровался с ней в свою очередь. Дерзость тех фраз, которые вырывались у нее, обыкновенно такой приветливой и любезной, ясно доказывала, что она почти не владеет собой.
Что только будет она способна выкинуть, если г-жа де Бонниве, будет, как того заставляла меня опасаться ее манера держать себя с Жаком в эту самую минуту, слишком открыто кокетничать. Мои опасения сразу достигли пределов. Я понял, что, настаивая на том, чтобы Камилла появилась на этом вечере, жестокая женщина предполагала не только усыпить навсегда подозрения своего мужа. Для этого она рассчитывала на другое оружие. Нет. Господствующей чертой ее неумолимой натуры было тщеславие, а этому тщеславию было угодно иметь в своей власти актрису, для того, чтобы отмстить ей за два унижения - оскорбительное геройство в квартирке и возвращение счета за браслет с распиской священника церкви св. Франциска Ксавье! Оскорбленная в самых сокровенных сторонах женской обидчивости, она дала себе слово продержать свою соперницу в течение двух или трех часов у себя за плату, чтобы заставить ее непристойно гореть самой сильной и беспомощной ревностью, с тем, пожалуй, чтобы простить ей после этого мучения, простить ей, забыть ее, а с ней и писателя, которого она отбила у актрисы. Он уже более не интересовал ее теперь, когда он не представлял для нее больше другой женщины, счастье которой можно разбить. Она не замедлила доказать это, а также и то, что фат напрасно хвастался, будто пробудил в ней сладострастие любви. Несмотря на столько волнений, полных такой жгучей тревоги, она вышла из его объятий столь же бесчувственной, столь же чуждой восторга, наполняющего все существо, превращающего кокетку в рабу и подчиняющего ее мужчине, вызвавшего в ней опьянение страстью. В течение этого вечера, однако, она держала себя так, как будто она любила Жака. Желание мучить ту, которая так странно спасла ее и оскорбила, было так сильно в этом сердце, пресытившимся, прежде чем оно умело испытать чувство, что равнялось физическому наслаждению. В этом я убедился тут же, глядя уже только на то, как она разговаривала, и пробираясь к тому месту, где она, улыбающаяся, сидела с Жаком, причем меня остановил сначала Машо, затем Миро, потом Бонниве.