Это был обширный отель с большим густым садом, еще недавно построенный влюбленным директором для одной знаменитой артистки. Она переселилась в него, когда обои и лепные украшения еще не успели обсохнуть; а так как отель был огромный и в нем оставалось немало внутренней отделки, то она порвала свою связь, когда он еще не был вполне окончен и в один прекрасный День, бросив сцену и возлюбленного, забрала бриллианты и исчезла. Несколько недель спустя, оба директора Парижского и Люксембургского банков купили отель вместе с обстановкой. В газетах описывалась роскошная обстановка отеля; дирекции банка необходимо было этой дорогой покупкой отвести глаза публике ввиду скандала, возбужденного самоубийством Артуа и его личным разорением.
Этот отель, фасад которого выходил на площадь, заняли супруги Сюржер; у мужа и жены были свои особые половины. Г-н Сюржер, как человек больной, лишившийся ног, не в состоянии был подыматься по лестнице и помещался в нижнем этаже, где находились также кухни и комната Тони, бывшей кормилицы Жюли, теперь исполнявшей должность горничной. В первом этаже были гостиная, биллиардный зал, столовая и моховой будуар. Жюли занимала второй этаж, где находились кроме того библиотека и несколько незанятых комнат.
В саду помещался павильон в стиле Людовика XVI, служивший когда-то дачей какому-нибудь парижанину; в нем жил г-н Эскье.
Две монументальные двери выходили на Ваграмскую площадь. Г-жа Сюржер позвонила у двери направо, в то время как кучер постучал в дверь налево, крикнув, чтобы ему отворили.
Закругленные ступеньки крыльца подымались до вестибюля, настоящего дворцового вестибюля, поддерживаемого четырьмя коричневыми колоннами и лепным потолком; широкая лестница была устлана коврами в стиле Возрождения.
Жюли быстро поднялась, бросила на ходу свой зонтик ожидавшей ее горничной, проговорив:
- Благодарю, Мари.
Когда она проходила мимо моховой гостиной, ее сердце забилось так сильно, что она на минуту прислонилась к стене… Он был там, этот бедный друг; он ждал её, не подозревая, что она только что выдала их тайну и вернулась вооруженная против него!… Она снова пошла вперед, в свою комнату. Она вошла в нее в ту минуту, как Мари подходила к ней, поднявшись по другой лестнице. В то время, когда с нее снимали вымокшее платье, она подумала с такой ясностью, как будто кто шепнул ей на ухо: «Этого не будет, Морис останется около меня… наверное!»
Тройное зеркало отражало обнаженные плечи и руки молодой женщины; теперь, в короткой юбке и корсете, она казалась еще моложе. Это белое тело без всяких морщинок и округлость красивых плеч были необыкновенно привлекательны. Прежде она не думала о своей красоте, но теперь она занималась собою, потому что она жаждала прочесть в любимых глазах одобрение её изящному костюму, ее удавшейся прическе; потому что она хотела услышать, садясь за стол рядом с ним слова, произнесенные вполголоса: «Вы сами прелесть»; потому что она, прежде всего, была женщиной, хоть и не кокеткой, желающей нравиться каждому. Всякая любящая женщина - невеста; природа побуждает ее прихорашиваться для предстоящих объятий.
- Какое платье вы наденете к обеду, сударыня?
- Черное гренадиновое, Мари.
Она предпочитала два цвета - темно-лиловый и черный. Шаван, портной, находил, что светлые цвета придают ей полноту. Что же касается Мориса, тонкого знатока женских туалетов, то он питал положительное отвращение к ярким цветам в этих полутемных комнатах Парижа.
Когда она была совсем готова, юбка зашпилена и корсаж застегнут, она удалила Мари; она на минуту опустилась на колени на prie-Dieu у изголовья своей кровати и, движимая голосом совести, стала горячо молить Бога, чтоб Он дал ей силы исполнить ее долг. Она подумала: «Это будет после обеда, когда Эскье уйдет к себе, а муж уснет в своем кресле»…
. Но в это время снизу раздался почти детский серебристый и в то же время серьезный голос:
- Мари!
- Что прикажете, барышня?
- Барыня вернулась?
- Да, барышня, они сейчас сойдут.
Это была Клара Эскье. Г-жа Сюржер, среди всех волнений этого дня забыла, что сегодня свободный день у классных дам Сиона и что Клара обедает и ночует дома. Присутствие молоденькой девушки было приятно ей, как будто целомудрие этой девушки должно было укрепить ее. Дверь быстро отворилась; г-жа Сюржер увидела в зеркале тройное отражение Клары в темном форменном платье, в какие любят в монастырях, как в траур, облекать молодость…