– Ничего, ничего, – заулыбался капитан. – Мы здесь все не доктора наук. Как-нибудь!.. Подъем в пять, начинаем в шесть! До свидания!
Василий Кузьмич быстро вышел из класса, оставив мужиков раздраженными.
– Какого хрена! – озлился Мозгин, мужик плечистый, с силой настоящей, не накачанной железом. – Как кролики!
– Какие экзамены! – поддержал блондинчик Чеботаренко.
– Какие экзамены – ладно, – неожиданно для себя встрял Андрюшка. – Важно, на что сдавать будем, или на кого!..
– А тебе, Слизняку, слова не давали! – огрызнулся Стеклов. – Ты, как простой салага, служить будешь! Дедам портянки стирать! Во рту! – и засмеялся.
Озабоченные неизвестностью, товарищи шутку поддержали кислыми улыбками, но сладкое воспоминание, что они когда-то были дедами, затеплило в душе надежду, что все не так страшно будет, салаге, хоть он и единственный среди них, всегда страшнее!
Их отвели в одну из казарм. Внутри оказалось достаточно комфортно. Помещение было разбито на комнаты, в каждой должны были жить по двое.
– А ужин? – поинтересовался кто-то.
– Поздно. Утром завтрак.
Слизкину достался в соседи Стеклов, парень лет двадцати пяти, нахальный и злой. Ему легче всех было вспомнить недалекое армейское прошлое, а потому он тотчас распорядился, на какой койке будет забывать свой кошмарный день Слизняк, а на какой будет отдыхать товарищ Стеклов. А еще Слизняку надо взять носки, мамой подаренные, и постирать их на добрую солдатскую совесть!
– Понял?
Андрюшка пожал плечами и утешил соседа, пояснив, что у того тоже красивая фамилия, пожалуй, даже красивше, чем Слизкин. Чем-то свиньей отдает.
– Что касается носок, товарищ, – добавил Андрюшка, – вы их лучше выкиньте. Запах такой, что ни один порошок не возьмет! А у нас даже мыла нет.
У Стеклова челюсть отвалилась. Лицо налилось кровью, и он расставил ладони, словно муху прихлопнуть хотел.
– Ты чего, рыжая морда! Наглитуры наглотался?!
– Я присяги не принимал, так что пока держите себя в руках!
– Ах, ты…
Стеклов запросто сбил с ног Андрюшку, уложил его животом на пол и стал руку выкручивать. Не было в парне страха, и рука должна была вот-вот сломаться.
Неожиданно дверь в комнату открылась, и, когда сустав уже хрустел, раздалась команда:
– Отставить!
Стеклов неохотно отпустил руку Слизкина и поднялся на ноги.
Андрюшка поглядел с пола на вошедшего и признал в нем Василия Кузьмича.
«А командный голос у него имеется», – подумал и с достоинством встал.
– Чтобы я такого больше не видел! – приказал капитан. – Ясно?
– Ясно, – ответил Андрюшка.
Стеклов молчал, демонстративно отворотив налитое кровью лицо от двери к окну.
– Пятьдесят отжиманий! – приказал Василий Кузьмич. – Сей-час-же!!! – взревел этот с виду интеллигентный очкарик.
Стеклов рухнул на пол и принялся в быстром темпе делать физическое упражнение.
– Какого хрена! – причитал он. – Чего командуете! – но все равно продолжал исполнять приказание. – Я уже оттрубил, слава Богу, свое в армии!
Никто Стеклову не отвечал, просто все молча считали. Когда он закончил и сел на полу, в комнате погас свет, и тихий голос Василия Кузьмича произнес:
– Всем спать!
Слизкин быстро разделся и повернулся лицом к стене. Отчего-то стало грустно, бабка Нина вспомнилась, Абрек. Чуть было слезы на глаза не навернулись, но их зарождение остановил гремучий шепот Стеклова, утверждавший, что Слизняку пришел тот самый, с оттяжкой во времени. Где-нибудь в лесном массиве он зароет рыжего в землю, а то место засыплет негашеной известью. И еще, что с такой задницей, шире плеч, надо в бане работать, в бабском отделении! Ха-ха!
Андрюшка ответил на атаку своим приемом. Тихо и обильно пустил газы.
– Что это? – не понял Стеклов, дергая носом. – Не пойму никак!.. Вроде, жарят чего где?
– Спи, – успокоил Слизкин. – Это я просто сегодня утром курицу несвежую съел, вот газы и мучают. Не волнуйся!
– Убью!!! – прошипел сосед. Хотел было сорваться с койки, но Андрюшка предупредил:
– Здесь, судя по всему, камеры, так что смотри…
– У-у-у! – простонал Стеклов.
Андрюшка подбавил газку и тронулся на нем в необъятный мир цветных снов…
Когда он проснулся, то не обнаружил соседа в койке.
«Проспал! – испугался, но, взглянув на часы, определил, что до подъема еще четверть часа. – А где же Стеклов?»
Слизкин полежал еще десять минут, затем достал из чемодана зубную щетку и пасту, полотенчик и мыльницу. Натянул тренировочные штаны, и здесь раздался короткий, но противный сигнал, обозначающий, по всей видимости, подъем.
В эту самую секунду Андрюшка шагнул из комнаты и слился с такими же, как он, приезжими в неизвестность, шедшими к отведенным для гигиены местам.
Мужики были помятые лицами, недовольные и умывались нехотя, некоторые даже зубов не чистили. Факультативно задавали ненужный вопросы – чем кормить будут на завтрак и что, вообще, здесь за фигня происходит!
– А где Стеклов? – поинтересовался Чеботаренко, совсем отекший лицом за ночь и дышащий, словно при сердечном приступе.
– Сам не знаю, – признался Слизкин. – Проснулся, а его нет!
– Отчислен! – объяснил Василий Кузьмич, затесавшийся среди моющихся, слившийся с новичками странным образом так, что его никто не распознал.
– Как отчислен? – сплюнул раствор «колгейта» в раковину Мозгин. – За что?
– Не обсуждается! – ответил капитан.
– Да затрахал ты нас, мужик! – не выдержал Чеботаренко. – Не обсуждается… Мы тебе чего, дети?! Сейчас вот возьмем и тебя отчислим!
– Спокойно!
Оказалось, что не только Василий Кузьмич проник в умывальню незамеченным, но и еще двое молодых парней обнаружились, схожие спортивными фигурами, будто под кожу металла залили.
– Спокойно!
Один из них взял Чеботаренко за кисть руки, отчего дядьке стало так больно, что он попросил об отчислении его больной фигуры на родные просторы.
– Не возражаю, – согласился капитан, надевая очки.
Чеботаренко увели, а Василий Кузьмич, намывшись холодной водой, раскрасневшийся здоровьем, поинтересовался:
– Еще кто-то хочет, добровольно?
Желающих не отыскалось, и вскоре группа завтракала в небольшой столовой, без посторонних.
Еда была совсем не солдатской, разнообразной и вкусной. Салаты, колбаса с сыром, творог и сметана. Кто хотел, запивал кофеем, а кто предпочитал – чаем.
Под конец завтрака мужики расслабились, и жизнь им уже не казалась такой тусклой и неперспективной.
А потом началось то, для чего их привезли на объект 1932. Так, во всяком случае, объяснил Василий Кузьмич.
Отвели мужиков на хозяйственный двор, который в аккуратном порядке был заставлен клетками с различными животными.
Такого изобилия Слизкин не видел даже в заезжем зверинце.
На объекте 1932 содержались даже гиены, не говоря уже об обычных лисах, барсуках, козах, черепахах, ну, и уж конечно, имелось обилие всяческих собачьих пород.
Таксы потявкивали на приезжих, стараясь подскакивать на коротких задних лапах, коккеры скулили от нетерпения, овчарки же, наоборот, лежали мордами на лапах, и только их глазные яблоки следили за людьми. Яростно мяукала дикая рысь, совершая отчаянные прыжки вдоль и поперек неволи.
– А что, кавказцев нет? – разочарованно поинтересовался Андрюшка.
– Кавказцев нет, – подтвердил Василий Кузьмич. – Мало пригодны они для нашей работы. Сыскари, и для задержания – хороши, а для тонкого нюха… – Капитан обвел взглядом свои владения. – Для тонкого нюха – эти хороши!
– Что, и черепахи? – подивился Зыков.
– Их тоже забраковали. Нюхают здорово, но с мозгами плохо.
– Съедим? – предложил Зыков, весело подмигивая мужикам.
– Я тебе съем! – погрозил капитан. – Госсобственность! Три штуки баксов за каждую!
– О-о-о! – удивились мужики.
– Значит, с собачками будем работать? – предположил Мозгин, черноволосый крепыш, задавший за все время только один вопрос. При этом в его глазах ясно читалось радостное состояние, которое не укрылось от мудрых глаз Василия Кузьмича.