А утром Зыкова уже не было на объекте 1932, зато во время завтрака завыл многочисленными децибелами сигнал тревоги, который заставил всех сорваться со своих мест и бежать за Василием Кузьмичем.
То, что они увидели во дворе, где находились клетки с животными, повергло всех в тяжелый шок. Было такое ощущение, что в зверинце побывал десяток живодеров. Все животные были перебиты с особой жестокостью. Овчаркам посносили головы топором, который валялся здесь же, под ногами, окровавленный. Таксам просто свернули шеи, они лежали в лужах крови, словно спали.
– А-а-а! – простонал Жбан, закрыв лицо руками.
А у Слизкина даже стона не получалось, когда он глядел на гиену, череп которой был сплющен сучковатым поленом. Вырванный глаз, зарывшийся в опилки, казалось, смотрел укоризненно, с немым вопросом: «Зачем вы меня сюда из Африки притащили»?
Лисица пропала из клетки вовсе, а красавица рысь лежала на спине, словно женщина, закусив краешек языка, с неживыми стеклянными глазами. Лишь только коза осталась в этом мире и истошно блеяла, расстроенная кровавыми пятнами на своих снежных боках.
Лицо Василия Кузьмича было белее самого белого мрамора, когда он трогал кончиками пальцев расколотые черепашьи панцири.
Все хотели было бежать в соседний двор, но капитан приказал возвращаться, пошел сам, в сопровождении двух прапоров.
Через полчаса вернулся, с пустыми глазами и поникшими плечами.
– Всех? – спросил Мозгин.
Василий Кузьмич кивнул.
– И пони?!. – не удержался Слизкин.
– Всем отдыхать до завтра! – приказал капитан.
Мужики до вечера просидели в столовой, обсуждая произошедшую бойню.
– Ну, Зыков!.. – выдавил Жбан. – Сука! Передавил моих, как кутят!
– Я бы его, – признался Мозгин. – Я бы его в отхожее место отправил жить. Китайцы так делали. Ноги, руки отрубали, слуха лишали, глаза выкалывали, оставляли только обоняние. Потом выхаживали обрубочек и помещали жить в сортир. Никаких контактов с внешним миром, только путем обоняния. Дыши, сколько хочешь!
Все представили себе такое наказание, а впечатлительного Андрюшку чуть не стошнило.
К ужину привезли Зыкова.
У него заплыл синяком правый глаз, а губы разрослись до негритянских и кровоточили.
– За что, ребята? – просипел он, показанный товарищам лишь на минуту.
Ответа не получил, его утащили неизвестно куда.
– А все зависть человеческая, – поставил диагноз Жбан.
Все были согласны и надеялись, что с Зыковым произведут процедуры, описанные сообществу Мозгиным.
В эту ночь засыпали особенно тяжело и мучились до рассвета кошмарами. А потом провыла слишком ранняя сирена, и мужики потянулись к выходу.
Оказалось совсем рано. Земля еще не отпустила предрассветного тумана, трава была мокрой, а на деревянном чурбане сидел живодер Зыков и, обхватив голову руками, плакал.
Слизкин подумал, что Зыкова сейчас расстреляют перед всеми, лишат жизни, отчего его неокрепшее сердце дрогнуло.
Здесь же, в компании прапоров, находился и Стеклов. Он улыбался как-то странно, и Андрюшка подумал, что его простили и не отчислили. Может быть, он станет расстреливать Зыкова.
Из тумана шагнул на всеобщее обозрение Василий Кузьмич и быстрым шагом подошел к плачущему Зыкову. Он присел перед ним на колени, взял за плечи и проговорил:
– Прости! Прости, если можешь!
Никто не понимал, что происходит, лишь Зыков теперь рыдал в голос.
Капитан поднялся и оборотился к подчиненным:
– Стеклов это.
Шоковое известие для всех. Смотрели на улыбающуюся сволочь и думали, что через него мог невинный человек погибнуть.
– Расстрелять! – высказался Жбан, переполненный, как пивная бочка пивом, эмоциями.
– Я тебе расстреляю! – прикрикнул Василий Кузьмич. – В партизанском отряде, что ли?
– Ну, бля, уроды! – с похабной улыбочкой выругался Стеклов. – Козлы вонючие! Я вам козу специально оставил, чтобы вы плодились и размножались!
– Слизкин! – позвал капитан.
– Я!
– Хочешь ударить?
– Нет, – не раздумывая, ответил Андрюшка. – Я не за самосуд!
– Не бойся, парень! Мы его подержим!
– Давай, Дрюча! – умолял Жбан.
– Сказал – нет!
– Можно, я? – вызвался Мозгин.
– Увести! – скомандовал капитан.
Прапорщики тотчас уволокли Стеклова в туман, а Василий Кузьмич вновь подошел к Зыкову. Тот уже не плакал, сидел камнем на пеньке.
– Прости… – Потом обратился к мужикам: – Всем спать! – и тоже шагнул в туман.
А мужики не расходились, собирались с духом. Все прошли мимо Зыкова, каждый похлопал несчастливца по плечу и произнес свое «прости».
Конечно, Зыкова отправили на гражданку, по причине сломанной психики. Что стало со Стекловым, народ так и не узнал. Василий Кузьмич молчал и на приставания только морщился.
После этого случая мужики были разобщены и посещали лишь теоретические занятия по подрывному делу. Сидели по шесть-восемь часов, прожевывая лекции о всевозможных взрывчатых веществах, о закладках и промышленных минах, о самодельщине и много еще о чем. Все это хозяйство показывали на экране со слайдоскопа, чтобы в мозгах отпечатывалось. После занятий ели, а потом чистили и скоблили от крови клетки. И так почти целый месяц.
– Зачем столько чистим? – поинтересовался Жбан. – Уже десять слоев сняли!
– Новых животных скоро завезут, – объяснил Василий Кузьмич. – Чтобы запаха крови не чувствовали.
– А как скоро? – спросил Андрюшка.
– Скоро. Вы, Слизким, зайдите сегодня ко мне в тринадцать ноль-ноль.
– Есть.
– Да, – вспомнил капитан. – В субботу присяга…
Настроение у мужиков заметно улучшилось от сообщения про новых животных, а присягу уже проходили, не внове!
В тринадцать ноль-ноль Слизкин прибыл к капитану. Хотел было сесть на табурет…
– Не здесь будем разговаривать! – упредил Василий Кузьмич. – Следуй за мной.
Они вышли из административного здания и в сопровождении прапоров углубились в лес. Шли минут тридцать, пока не открылась поляна, где стоял одноэтажный дом без окон, окруженный высоким забором с колючей проволокой кольцами, защищенный четырьмя вышками с пулеметчиками.
Затрещала рация, в которую Василий Кузьмич проговорил пароль: «Я – Каин». Услышал в ответ: «Я твой брат – Авель», – и пулеметчики расслабились.
Открылись металлические ворота. Маленькую группу прибывших встретила женщина лет двадцати восьми, с немодной белой косой, одетая в медицинский халат.
– Здрасте, Василий Кузьмич! – поздоровалась.
– Привет, Женечка! – тепло улыбнулся капитан. – Принимай пополнение!
– Какое же это пополнение? – развела Женечка руками.
Слизкин хотел было обидеться за то, что его с ходу лажают, но женщина пояснила:
– Он же единственный здесь штатский.
– В субботу присягнет! Зато специалист высокой квалификации!
– Такой молодой? Генетик?
– Контактер, – пояснил капитан.
– А-а, – потеряла интерес Женечка. – Ну, пойдемте обедать.
Ели борщ и картошку с грибами. После Василий Кузьмич повел Андрюшку осматривать место дислокации. Сопровождала их Женечка, и Слизкин был рад, что прапора остались в столовой наедаться впрок.
Первая комната, в которую они попали, мучила глаза ярким светом, и было в ней жарко от тепловых нагревателей.
Андрюшка увидел большой аквариум по центру, а в нем сотни белых мышек копошились.
– Удавам, что ли, на прокорм разводите? – поинтересовался парень.
– Не торопись!
В следующей комнате, в отгороженном прозрачным пластиком углу, шныряли такие же белые, как и мыши, лабораторные крысы. К головам многих были прикреплены какие-то провода, или антенки.
– Хочешь фокус? – спросила Женечка, видя, что Андрюшку грызуны не впечатлили вовсе.
Слизкин пожал плечами, мол, не я здесь хозяин, делайте, что хотите.
Женщина достала из кармана маленький пульт, похожий на те, которыми автомобили открывают, нажала на кнопочку, раздалась негромкая музыка, а крыски вдруг, словно солдаты, повернулись в одну сторону и почти шаг в шаг пошли на север.