Не стану более отвлекаться на разного рода воспоминания и перейду непосредственно к событиям, побудившим меня взяться за перо. Надобно тут заметить, что достаток у меня был самый скромный, денег, высылаемых старушкой-матерью, едва хватало на поддержание внешнего лоска, каковой непременно должен иметь гвардейский офицер, тем более служащий в столице. В полку я слыл едва ли не тихонею — не участвовал в кутежах, не гонялся за актрисами, терпеть не мог карты, ибо неоднократно бывал свидетелем драм, к которым приводило чрезмерное увлечение метнуть банчишко. Так, в свое время в Петербурге нашумела история с кавалергардом корнетом М., совсем еще юношей, который, будучи вовлечен старшими товарищами в игру «по маленькой», проиграл немыслимые для него и его семьи то ли двадцать, то ли тридцать тысяч. Разумеется, никакие мольбы вмиг протрезвевшего корнета не возымели ни малейшего действия, карточный долг — дело чести, и несчастный застрелился, да столь неудачно, что в мучениях провел еще три дня. Сами понимаете, подобные примеры очень отрезвляюще действуют на молодые неокрепшие умы! Поначалу сослуживцы за то, что сторонился бурных утех, называли меня кто «бабою», кто почему-то «Фелицатой Андреевной», но потом, видя мою непреклонность, отстали, тем более что через два года я был произведен в подпоручики, получив право именоваться «ваше благородие» и войдя в блестящую касту гвардейских офицеров. Самую тесную же дружбу я свел с поручиком Августом фон Мерком — аккуратным остзейским бароном, так же как и я, чурающимся шумных компаний, потихоньку откладывающим присылаемые ему родными деньги и даже дающим их в долг под небольшие проценты прокутившимся товарищам. Его мечтою было лет через десять выйти в отставку, жениться непременно на тихой мечтательной блондинке и обзавестись небольшим уютным именьицем с рекою и беседкой. Мне, как всякому гвардейцу, тем более несущему службу в полку, овеянному легендами и навечно покрывшему себя и своих солдат неувядаемой славою, несколько странно было слышать тогда об этих, откровенно говоря, скромных желаниях. Я, разумеется, жаждал битв, сражений, наград и чинов, но, признавая в фон Мерке его превосходные службистские качества и мягкость по отношению к солдатам его роты, охотно прощал ему столь приземленные, как мне тогда казалось, мечтания. Вдвоем с моим новым товарищем мы частенько прогуливались по величественным улицам и проспектам Петербурга, играли на копейки в бильярд, лакомились, как дети, пирожными у Вольфа и Беранже, беседуя на всевозможные темы. Несмотря на некоторую ограниченность барона в познаниях, особенно касаемых русской истории и христианства, он имел на все четкие и твердые суждения, и разубедить его в чем-либо было делом крайне для меня нелегким.
Однажды мы обедали с фон Мерком в одном из недорогих, но чистеньких трактиров на Садовой, как всегда оживленно споря на какую-то крайне интересную обоим тему, кажется, о ведущей роли России среди восточно-европейских государств. Я горячо отстаивал свою точку зрения, утверждая, что победою над Наполеоном нашей державе на долгие годы уготована судьба быть флагманом среди более мелких стран Европы. Мы завоевали это право и победоносной военной кампанией, и авторитетом просвещеннейших наших монархов, и мощью своею, а посему можем себе позволить иметь рекомендательный голос среди более мелких народностей. Фон Мерк, по обыкновению, спокойным тоном давал-таки европейским нациям право на развитие по своим укладам, разумеется, ежели сие развитие не сеет вокруг своих соседей яд крамолы. За беседою мы не заметили, с каким интересом прислушивается к нам господин лет двадцати пяти — тридцати за соседним столом. Когда дело дошло до Польши, господин не выдержал и, учтиво поклонившись, испросил разрешения пересесть к нам. Мы не отказались, так и состоялось наше знакомство с титулярным советником Владимиром Беклемишевым, человеком, без сомнения, интересным, начитанным и оказавшимся лишь на несколько лет старше нас. Он служил в одном из департаментов Министерства народного просвещения, был на хорошем счету и вскорости ожидал повышения в должности с переводом его в последующий, восьмой класс — коллежским асессором.