Риманте, дородная, грудастая женщина, многозначительно подняла палец.
— Во! Вспомнила, — порылась в сумочке, нашла записную книжку, полистала засаленные странички. — Люблю кое-что записывать, а то понадеешься на память… Не в том смысле, что могу забыть, а в том, что люблю точность. Итак, Софи Лорен: «Я никогда не думаю о своем возрасте. Наверное, потому, что чувствую себя молодой. Моложе, чем тогда, когда мне исполнилось двадцать».
— Верно сказано! — восхищенно хлопнула в ладоши Марта. — Прочитай еще раз, хочу взять на заметку.
— Артистка, и все тут, — Альбинуте осталась равнодушной. — Каждое слово — игра. Самореклама гаснущей звезды.
— Софи Лорен — гаснущая звезда? — возмутилась Риманте.
— В нашем возрасте, увы.
— В нашем возрасте… Что такое — наш возраст?!
Марта Подерене, всегда любившая верховодить и, конечно, быть в центре внимания, важно склонила голову на плечо, прищурилась:
— Я считаю: женщину нашего возраста можно сравнить со здоровым спелым яблоком. Сочное это яблоко, ароматное.
— И в любой день готово упасть с ветки, — охладила ее пыл Альбинуте.
— А кто знает, может, в этом падении — пьянящая услада? Может, стоило ждать этой услады целое долгое лето?
— Ты хочешь сказать, что осень — самая прекрасная пора? — спросила Кристина.
— Ранняя осень, — уточнила Марта Подерене. — Ведь это зрелость, опыт, постоянство.
Кристина помолчала, поначалу не осмеливаясь сказать, что думает по этому поводу, но все-таки не выдержала:
— Для меня осень прежде всего — запахи увядания, гниения. И резкое убывание дня, наступление ночи. И холодный дождь, липкая грязь, свечечки на могилах…
Женщины замерли, казалось, даже задрожали от озноба, словно в ресторан ворвался ледяной ветер.
— Кристина… — Марта Подерене надула губы, мягко пожурила Кристину.
— Побольше оптимизма, Криста! — посоветовала Риманте.
— Подскажите, если знаете, где этот родник оптимизма, я тоже охотно из него почерпну, — наконец вставила и Габия, которую еще в молодости муж бросил с тремя детьми.
С пылом начавшийся разговор как-то увял, вспыхнувшее было пламя погасло, они снова поглядывали на оркестрантов, танцоров и на соседние столики. Время ползло ужасающе медленно. Кристина уже который раз украдкой бросала взгляд на часики. И ведь никуда она не спешила, никто ее не ждал. Наверное, просто разучилась сидеть спокойно, расслабившись.
— Временами мне кажется, что я все еще не начала жить, — снова жалобно улыбнулась Альбинуте. — Работа, детские хвори, вечная беготня, заботы — и это жизнь?
— Всему свой час, дорогая! — Риманте снова ухватилась за записную книжку, казалось, сейчас процитирует еще одну ценную мысль, но только полистала странички, испещренные телефонными номерами. — Надо не забыть педикюрше звякнуть. — И вдруг спросила: — «Вечерку» читали?
Увы, свежего номера ни одна не видела, и Риманте сказала, что на второй полосе газеты помещена статья ее мужа. Да, новые советы врача о здоровом питании. Суть? Не углеводы и всякие там белки, главное — есть без спешки, смаковать, настроиться так, будто слушаешь музыку…
Они снова ели, потягивали коньяк из высоких рюмочек, Марта заказывала всякие лакомства и призывала их угощаться.
…На столик скользнула тарелка с карбонадом, Кристина подняла голову на девчонку в белом переднике, увидела в дверях пожилого человека в кепке. Ни одного знакомого лица, ни одного.
— Принесите к кофе рюмочку хорошего коньяка, — попросила она.
— Сколько? — деловито спросила девчонка.
— Рюмочку. Только рюмочку.
— Пятьдесят граммов?
— Половину того.
— Меньше буфет не отпускает.
— Ладно, — согласилась Кристина, не спуская взгляда с девчонки. Кого же она напоминает? Чье это лицо, чьи глаза?
Карбонад успел остыть, но был нежирный, хорошо поджаренный, с румяной корочкой, и Криста с удовольствием уплетала его с малосольными огурцами. Не рассердится ли тетя Гражвиле? Скажет, пренебрегла ее обедом.
Женщины за столиком как-то странно молчали. Еще больше разрумянились, однако обмякли, погрузились в глубоко скрываемое горе.
— А ну-ка, женщины, — сказала старшая и приподняла руку, но рука тут же упала на колени. — Показали, как надо, поддержали тебя, Владзя. Будешь теперь богатой соломенной вдовушкой. Такой домина, гараж да машина…
Плечи Владзи затряслись.