— Не для себя прошу. Мне не надо. Мне ни одного твоего зернышка не надо, — говорил Каролис Йотаута. — Артели придется весной поля засевать. Для артели семена нужны.
— Власть нас с-согнала в колхоз, власть пускай и с-сеет.
— Да ведь мы сами эта власть. Нету другой власти, сосед.
Они стояли посреди избы, Швебелдокас не приглашал присесть. Над столом моргала лампа, воняло керосином и копотью. На кровати у стены спала в одежде жена Швебелдокаса. «С ног сбилась женщина на ферме, одно горе», — с сочувствием подумал Каролис и снова окинул взглядом ее раскорячившегося мужа, к которому неизвестно почему всегда испытывал только отвращение.
— Сколько гектаров засеивал яровыми? Шесть?
— К-как когда.
— Шесть, сосед. Так вот на шесть гектаров семян и привезешь.
— С-сбесился ты, п-председатель? Откуда я возьму?
Швебелдокас присел, замахал руками и испуганно оглянулся на занавешенные окна.
— Как следует посмотри и найдешь.
— Нету! Пус-сто! Скотине с-скормил. В поле с-сгнила, не уродилась. Пус-сто, ей-богу! — Швебелдокас двинулся к Каролису, словно желая побыстрей вытолкать его в дверь.
— Еще раз повторяю: не для меня — для артели.
— И я п-повторяю: пус-сто, пус-сто… Как выметено…
Каролис едва успел, пятясь, переступить порог, как Швебелдокас захлопнул дверь и задвинул изнутри деревянный засов. У хлева лениво тявкнула собачонка. Вот собачья доля лаять днем и ночью. Немногим лучше и Каролису — нету покоя, нету передыху, одни смотрят как на лютого зверя, другие, может, и хотели бы помочь, но только плечами пожимают, лучше повременят да посмотрят, что к чему. А весна ждать не станет, мигом сгонит с полей снег, пашни подсохнут, придется выйти в поле. Как выйти? С чем выйти, когда все так… так… Каролис постоял во дворе, у сеней, закурил сигарету. При людях старается сигарет не курить — чтоб барином не называли, — цигарку скручивает и коптит, как все, но теперь никто не видит, сплетен не разнесет. Под ногами скрипел снег. Морозец. Хотя луну заслоняли жиденькие облака, ночь была светлая, проторенная тропа убегала из двора и за садом сворачивала к дороге. Никуда сегодня больше заходить не станет, хватит с него. Лучше завтра. Возьмет бригадира — вдвоем будет веселее — и с хутора на хутор, под лай собак. Так надо.
— Стой!
Каролис споткнулся. «Бежать!» — мелькнула мысль, но голос близко, а поле пустое и ровное как стол. Обернулся и в нескольких шагах, возле прутьев вишенок, увидел человека. Лязгнул затвор винтовки.
— Иди-ка сюда!
Ноги не повиновались, и Каролис только пошатнулся. Подскочил низкий гривастый парень:
— Как фамилия?
Каролис стиснул зубы. Прутья вишенок зашевелились, и со снега поднялись еще двое. Один был в белой одежде.
— Язык проглотил, — усмехнулся гривастый. — Сразу в штаны наклал.
— Заговорит, — сказал мужчина в белом.
Густас!
Бежать! Так и так…
Гривастый, словно угадав мысли Каролиса, цапнул его за руку, крепко сжал и в то же время кулаком другой саданул под ложечку. Удар был настолько неожидан, что Каролис согнулся, и тогда чем-то твердым его шарахнули по затылку. Когда очнулся и хотел встать, почувствовал, что руки связаны за спиной.
— Встань, пред-се-да-тель! — Сапог Густаса пнул его в бок. — С лежащим разве разговор.
Гривастый схватил Каролиса за плечи, поставил на ноги и просипел:
— Стоя окочуришься.
— Не доставая ногами земли, — добавил Густас и двинул дулом автомата в грудь. — Иди! Прямо, — показал в поле.
Каролис брел, почему-то надеясь, что вдруг загремят выстрелы народных защитников. Неужто и на сей раз на ночь в город подались?
Кто-то схватил его за шиворот, чьи-то руки поднялись над головой, и Каролис почувствовал на шее шероховатую веревку. Остановился, будто ударившись в стену.
— Иди, иди! — сказал Густас. — Или наш галстук для тебя слишком прост?
Густас и эти двое загоготали.
Каролиса гнали все дальше от засыпающей деревни. То тут, то там лаяли собаки.
Ночь была глуха и слепа.
Остановились под старыми липами.
Гривастый перебросил через сук веревку, дернул. Петля сдавила горло, Каролис захрипел.
— Хо-хо, не нравится? — спросил Густас; он стоял перед Каролисом, словно белый призрак. — Пред-се-да-тель Йотаута, настало время нам с тобой расстаться. Достаточно послужил большевикам, сейчас отправишься к чертям прямо в котел со смолой.
Густас махнул рукой. Двое мужчин так дернули за веревку, что Каролис и не почувствовал, как земля ушла из-под ног. Жуткие тиски сдавили горло; хотел пальцами ухватиться за веревку, но руки были связаны. «Люди!» — крикнул он, но не расслышал голоса, только хрипение. Почему он раньше не кричал? Почему?.. Тело дернулось, словно кто-то его сгибал, и он повалился на снег.