Рёкан
66
67
68
69
(Авторство приписывается поэту Сарумару.)
71
В глухих дебрях не встретишь человека
С незапамятных лет
не ступала нога человека
в этой чаще лесной —
чуть заметны под прелой листвою,
пролегли звериные тропы…
Сердце[66]
Всё, что на языке,
исходит от нашего сердца,
но какая же речь
людям даст заветное слово,
чтобы сущность сердца поведать?..
В думах о том, как праздно
встречаю ещё один рассвет
На западе — мрак,
на востоке брезжит сиянье…
О, если бы знать,
сколько раз ещё в этом мире
для меня поднимется солнце!
* * *
Непостоянство —
нашего мира основа.
Не потому ли
грустью исполнены песни
тех, чей удел — угасанье?..
* * *
Всё холоднее
осенние долгие ночи.
Вот и сверчки
по-новому заверещали
там, за калиткой садовой…
* * *
Видел я нынче
в горной долине сосну
около грота, —
верно, невесело ей
пору дождей коротать…
* * *
Явью ли были
или обманчивым сном
древних деянья?
Ночь провожу я в раздумье,
долгому ливню внимая…
* * *
Ветер, веющий с гор,
нынче ночью умерь свою силу!
От жилья вдалеке
сном тревожным забылся странник,
постелив траву в изголовье…
* * *
Приятно порой
на солнце весеннем погреться —
к сельчанам подсесть
и мирно под старою ивой
с друзьями вести разговоры…
* * *
О кукушка!
Внимая напевам твоим,
так печально
провожу я нынешний день
в этом диком горном краю…
Сложено на горе Куками[67]
Вот и навестил
свой заброшенный приют.
Домик обветшал,
Палисадник и плетень
сплошь усыпаны листвой…
* * *
Подумал сперва:
на землю спускаясь с небес,
белеют снежинки,
и что ж — оказалось, летят
с вишнёвых дерев лепестки…
* * *
Быть может, и ей
тревоги мирские не чужды…
Укрывшись в ветвях,
без устали кличет кукушка
и места себе не находит.
* * *
Как незаметно
день этот долгий прошёл!
Вешняя дымка…
Я с детворой деревенской
в мячик на нитке[68] играю.
* * *
Ну вот наконец
и пришла долгожданная осень —
повсюду в траве
сегодня вечерней порою
печально сверчки напевают…
* * *
Ярко светит луна.
Я в ночь выхожу — любоваться
ширью летних полей.
У подножья горы, в отдаленье
пролегла полоска тумана…
* * *
Как сердце щемит!
Сегодня на горной поляне
в сгустившейся мгле
ведут свою песню лягушки
почти что у самого дома…
* * *
Осень подходит.
Холодно мне, старику,
в летней одежде.
Видно, и клёнам в горах
время покровы менять…
* * *
Всё глуше во тьме
последних цикад голоса,
и каждую ночь
всё яростней ветер ревёт
над кровлей лачуги моей…
* * *
Право, не знаю,
как оказался опять
в хижине ветхой, —
верно, по старым следам
сердце меня привело…
Гостю, посетившему мою хижину
Пусть барабанит
ливень по стенам и кровле
хижины горной —
из-за ненастья
ты возвращенье отсрочишь
и погостишь хоть немного!
* * *
Ночью осенней
слушаю, глаз не смыкая,
песню печали —
где-то в окрестных ущельях
бродит олень одинокий…[69]
* * *
Здесь, в горной глуши,
где путника встретишь едва ли,
весь день напролёт
цикады протяжно стрекочут
под пологом летнего леса…
* * *
Вот и затишье.
Из дому я выхожу
полюбоваться —
как заблестела вдали
зелень омытых вершин!
* * *
Вновь я проведал
свой позабытый приют
в горном селенье.
Глядь — цувабуки[70] цветок
подле ограды расцвёл…
Подпись к автопортрету
Хотя никогда
я жизни мирской не чурался,
но, правду сказать,
намного приятней в покое
вкушать одиночества прелесть…
К автопортрету дзэнского монаха Бy Дай[71]
вернуться
вернуться
вернуться
вернуться
«Когда слушаешь
трубный глас оленя,
что бродит в горах
меж багряных клёнов, —
какую грусть навевает осень!»
вернуться