Осенние цикады

* * *

В недрах той горы Асама,[168]
в кратере вулкана
дно пылающее видно,
душ людских глубины…

* * *

На людские рты, мой милый,
двери не навесишь —
сплетен бурное теченье
не перегородишь…

* * *

Не достану я до ветки
с дивными цветами.
Может, здесь пожить, под вишней, —
всласть налюбоваться?..

* * *

Коли ты и вправду любишь,
будь со мною, милый!
Трёх основ круговращенье[169]
вместе одолеем…

Фуси

Времена года[170]

Кто же, кто ступил впервые
на Тропу любви?
Столько душ по ней блуждает,
потеряв покой!
Долог путь от лета к лету,
от зимы к зиме.
Четырёх сезонов звенья
составляют год.
По весне цветами вишни
Ёсино манит,
будоражит ожиданьем
первых лепестков.
Прилетел к Душистой Сливе
в гости соловей.
Раздаётся в Первой Трели
радостный призыв.
По теченью разметались,
к мягкой пряди прядь,
волосы Плакучей Ивы
в быстролётном сне.
На Прохладные Одежды
вешний цвет сменив,
Ёсино благоухает
летнею порой.
Хорошо у горной речки
помечтать в тиши.
Как не выбрать Аисомэ.
Первый Миг Любви!
В ясном зеркале потока
отраженье грёз.
Чуть безоблачное небо
осенью дохнёт —
одевается багрянцем
горная гряда.
В дни, когда осенний ветер
рвёт с дерев листву,
всех прекраснее Такао
из окрестных тор.
А потом — то снег, то слякоть,
ливни по ночам.
Ах, тоскливо, одиноко
зимнею порой!
Видом Фудзи из Суруга
славится зима…
Стать мне, что ли, Белым Снегом —
пусть растает плоть!
Может, это и зазорно,
да терпеть невмочь —
о желанье сокровенном
в песне расскажу:
ласки я давно не знаю,
чахну без любви, —
кто утешит, приголубит,
утолит печаль?..

Конец осени

Ветер над увядшим лугом
навевает грусть.
Льётся в сумраке осеннем
тихий перезвон —
это поздние цикады
голос подают.
Вот затеял перекличку
со сверчком сверчок,
и с кузнечиком кузнечик
разговор ведёт.
Верещанье узорчатки
слышится в траве.
Отвечает судзумуси:[171]
«Тири-тири-рин» —
будто листья, опадая,
в воздухе шуршат.
Будто ива и багряник
стонут на ветру:
«Тири-тири-тири-титтэ», —
сетуют они.
Скоро, скоро зимней стужей
сменятся дожди.
Отпоют в листве цикады
и сверчки в полях.
Лишь печаль поры осенней
в сердце будет жить.

Тропинка в горах

Вдоль реки Ёсиногава горная тропинка.
Грустно над рекой склонились
розы ямабуки,
будто дум тяжёлых бремя
ветки их пригнуло.

Вот уже благоухает
дикий померанец.
Раскрываются бутоны
на кустах уцуги.[172]
Нотой звонкою кукушка
возвещает лето.
Я бреду в чаду любовном
через мост Навета.
Пояс-оби повязала,[173]
что любви длиннее.
Соткан пояс мой в Хитати,[174]
в стороне восточной…

Листья жёлтые с павлоний
ветер обрывает,
над Мияги[175] завывает,
осень накликает.
В сумерках туман холодный
над лугами бродит.
Нелегка Любви дорога —
вечная тревога.
На зиму и дуб могучий
с листвой расстаётся —
милый больше не вернётся,
больше не вернётся…

Осенний дождь[176]

Хвоя с сосен облетает.
Вечер наступает.
В полутьме за дымкой скрылся
склон горы Мацути.[177]
Будто в иней превратился
на ветру осеннем
над дорогою Хигата
крик утиной стаи.
За холмом Эмон ударил
колокол в часовне.
Ясная луна восходит
в небе над полями.
Разум от тоски мутится.
Как слезам не литься!
В зарослях поблекших хаги
злобный вихрь ярится,
буйствует в хмельном задоре,
клёны оголяет,
то утихнет, то взметнётся —
покоя не знает.

В рукавах озябли руки,
промокают ноги.
Я с фонариком зажжённым
бреду по дороге.
Мне места эти знакомы.
Всё-то здесь я знаю.
Песенку о бедной дзёро
тихо напеваю:
«Хороши порой осенней
пурпурные склоны,
где сквозь дымку на закате
проступают клёны.
Радуга мостом прозрачным
тянется за горы,
и спешит к мосту добраться
молодая дзёро».

Поздние побеги риса
полегли под градом.
Сотрясают ураганы
мыс Касивадзаки…
Долго ль тешиться сравненьем
цветов запоздалых?
Долго ли с Восточным краем[178]
сравнивать столицу?
Я в скитаньях бесконечных
до смерти устала.
Ах, куда бы мне прибиться,
где остановиться?
Та, что украшеньем Тика[179]
столько лет считалась,
ныне странствует по свету
перекати-полем,
позабыта, одинока —
как судьба жестока!
Вот бреду неверным шагом
к придорожной чайной.
«Эй, ворота отворите,
странницу впустите!
На минутку подойдите,
в оконце взгляните!..»
Прибежал на зов хозяин
халат поправляет.
Видит, что явилась дзёро —
сразу уговоры…
С ним ли на ночлег остаться,
с жизнью ли расстаться?
Может лучше заколоться,
чем ему отдаться?
Ах, не знаю, то ль заплакать,
то ли рассмеяться…

168

В недрах той горы Асама… — Вулкан Асама был излюбленным местом двойных самоубийств.

169

…Трёх основ круговращенье… (санрин) — подразумевается извечная причинно-следственная связь кармы: вожделение — деяние — страдание.

170

«Времена года». — В песне, содержащей сезонную «символику настроения», зашифровано описание красавиц Ёсивары, чьи имена (Ёсино, Первая Трель, Осенний Ветер, Фудзи и др.) должны были бросаться в глаза осведомлённому читателю. Для посетителей «весёлых кварталов» нередко составлялся перечень основных достоинств и цены обитательниц «чайного дома» в виде буклета.

171

узорчатка — мраморный сверчок.

судзумуси — японский сверчок.

172

уцуги — дейция зубчатая (Deutzia crenata), декоративный кустарник.

173

…пояс-оби повязала… — Повязывая пояс оби, героиня по ассоциации вспоминает об узах любви и с горечью отмечает, что пояс (а оби иногда бывали длиной свыше 5 м) оказался «длиннее» недолговечной любовной связи.

174

Хитати — провинция на востоке о-ва Хонсю, входившая в понятие Восточного края (Адзума).

175

Мияги — равнина в центральной Японии.

176

«Осенний дождь». — Песня представляет собой фольклорный прообраз знаменитых митиюки (описаний бегства или скитаний) из пьес Тикамацу и его современников. Героиня, скорее всего, лишилась постоянного места в доме терпимости по возрасту (предельным возрастом для дзёро было двадцать семь лет) в вынуждена скитаться в поисках пристанища.

177

Мацути — гора неподалёку от г. Нара на берегу р. Ёсино. В этих местах и разворачивается митиюки.

178

Восточный край (Адзума) — в данном случае восточные провинции в г. Эдо.

179

Тика — один из «чайных домов» квартала Симабара, в Киото.