Солнце передвинулось на запад, к больничному саду, и уже заметно распухло, закраснелось. Длинные тени от раскидистых яблонь, густых высоких груш достигли середины большого двора. Бордовые георгины в середине клумбы словно бы начали накаляться. Мирно блестели стекла больничных корпусов, и казалось, что в палатах все спокойно, пациенты выздоравливают.
Со двора вошла Серафима Филатовна. В руках она держала петуха, глупо, боком глянувшего на игроков.
— Зарубить надо, Алексей. Заливное к обеду сделаю.
— Нет, нет. — Ржанов сделал такое движение, точно хотел отстраниться от жены. — Этого я не могу. Вот приедет Семен, он зарубит.
— Эх ты, — презрительно засмеялась Серафима Филатовна. — Еще хирург!
— Ну знаешь, мать, это разные понятия. Смотря для чего резать!
— Оказывается, и у докторов нервишки, — засмеялся Акульшин.
— Все мы смертные.
«Какую деятельность проявила Серафима, — сердито думал Ржанов. — Когда у нас обедает Щекотин, ее из-за стола не выгонишь, а вот его нету — сразу ушла, занялась хозяйством, даже петуха сама поймала. Обычно ей кто-нибудь из сиделок помогает. Скучает? А со мной идет на явный разрыв. Что ж, принимаю вызов. Детей жалко».
С окружающих полей наползли сумерки. Выцвели солнечные лучи, словно на вытянутых пальцах державшие легкие оранжевые облака; облака слились с небом. Остыли, погасли на клумбе бордовые георгины, пионы, табак, в саду таинственно закричал козодой и сразу смолк. Все сдвинулось вокруг. Детвора утихомирилась: Серафима Филатовна уложила ее спать.
На веранде включили электрическую лампочку. Игроки не замечали времени, у них то и дело слышалось: «Я простенькие червишки. Ничего не взял в прикупе»; «А вы опять пасуете, Николай Алексеевич?»; «Ну, повезло вам с мизером. Пойди Миша с пиковой девятки, сидеть бы без трех». Серафима Филатовна предложила было мужчинам поужинать, все отказались: рано, еще не хочется есть.
Где-то в конце улицы загудел мотор, — в теплой вечерней темноте слышно было хорошо. Гудение все усиливалось, становилось басовитее и резко заглохло у больничных ворот. Из спальни вышла Серафима Филатовна, прислушалась.
Во дворе раздались быстрые шаги, на освещенное крыльцо поднялся Щекотин, в болонье, с чемоданчиком в руке.
— Вернулись? — вскинулась Серафима Филатовна, глаза ее засияли. — Благополучно? Я так за вас волновалась.
Доктор Ржанов как раз должен был сдавать и усиленно затасовал карты. Все же он видел, как Щекотин подошел к его жене и они очень оживленно заговорили.
— Благополучно обошлось? — спросил молодого хирурга Сливковский. Взлохмаченные седые волосы падали на его красивый большой лоб, на пухлом белом пальце блестело обручальное кольцо. Он был в парусиновой блузе, обсыпанной на кармашке табачным пеплом.
Щекотин мельком глянул на терапевта, точно не понял вопроса, и вновь с улыбкой заговорил с Серафимой Филатовной. Ржанов сделал над собой большое усилие, чтобы подавить гневную вспышку. «Да что он, афиширует свою близость с Серафимой? — подумал он. — Это становится невыносимым. На прощание я ему все-таки набью морду».
— Семь пик, — громко объявил он, глянув в свои карты. Пальцы его мелко дрожали.
— Владлена Сергеевича нужно поздравить, — за возвратившегося врача ответила Сливковскому сияющая Серафима Филатовна. — Сейчас в Лужках он сам сделал сложную операцию.
Врачи перестали играть.
— Операцию? — переспросил Ржанов, высоко подняв брови. — Какую?
— Трахеотомию, — заговорил Щекотин и посмотрел на Серафиму Филатовну, словно объяснял в основном ей. — Выхода не было. Мальчик к ночи мог умереть. Гордо уже забило пленкой, и личико полиловело. Сельсовет почему-то звонил не к нам, а в поликлинику… даже из Курска собирались врача вызывать. Вертолетом. Я и взялся. Заглянул для верности в Шевкуненко: его учебник топографической анатомии всегда при мне, Скальпель, крючки в чемоданчике…
— Ну и… вставили в горло трубочку? — спросил Сливковский.
— Вставил. Дрянь вышла через трубочку, и мальчик стал дышать. Забинтовал, впрыснул камфару. Оставил сестру дежурить.
— Почему же родители не привезли к вам больного раньше? — с недоумением спросил Акульшин главврача.
— Какое это имеет значение? — сказала Серафима Филатовна. — Главное — удачная операция.
— Мать у мальчонки умерла, — снова заговорил Щекотин. — Отец комбайнер в «Новом пути», уже неделя как в поле, на уборке. Хозяйкой в доме старшая дочка, а ей и четырнадцати нет. Думала, братик застудился. Это уже соседка зашла проведать, увидела — «глотошная» и попросила секретаря сельсовета вызвать врача. Дозвонились до Сливковского.