— Плоховато? — Молостов собрал морщины на лбу, огляделся вокруг, словно желая установить, в чем его участок «худо тянет». — Не пойму вас.
— Сколько топчетесь на тридцать втором километре? А? Какой день? Вконец застряли.
— Во-он что! — сказал Молостов и успокоенным жестом поправил широкий офицерский ремень. — Топчемся потому, что топь… извиняюсь за каламбур. Везде почва крепкая, а тут заболочена, вот и застряли. Пришлось удалить из-под основания насыпи торфяной массив, осадить насыпь на дно болота, подобрать материалы, которые не пропускают воду… словом, выполнить цикл. Куда денешься? Ничего, дальше легче пойдет.
— Все сам знаю, — перебил Хвощин. — Да не зря поговорка толкует: «Дело мастера боится». И у детчинцев такой же заболоченный орешек, ан посовещались и сумели справиться скорым ходом. Канавы сделали, дренажи, отвели воду… Смекалка должна быть. Смекалка.
На брови, глаза Молостова будто легла тень, он невнятно пробормотал:
— Как нас учили, так и строим.
— Методы труда улучшаются? Улучшаются. Вот. В работе важен размах, напор… поиски нови. — Хвощин покровительственно хлопнул техника по плечу. — Ладно… казак. Терпи — атаманом будешь. Так у вас на Дону говорят? Надо уметь, Павел Антоныч, находить выход из всякого безвыходного, положения. Давай поскорей шагайте через свое болото, а мост… Ну с мостом постараюсь помочь. Между прочим, в Моданске на совещании вас хвалили… персонально. Считают перспективным: будущий инженер, офицер запаса. Я так и сказал: «Вот закончим шоссе, дам Молостову повышение — переведу в Большие Угоны начальником райдоротдела».
От неожиданности Молостов смешался, не зная, что ответить.
— К обмену опытом готовитесь?
— Понятное дело. Как и все.
— Правильно. Скоро шебальцы будут рапортовать о завершении строительных работ. Ловко? Должны гордиться своей дистанцией, а вы все о недостатках…
Внезапно Хвощин поднес руку к чесучовому картузу, изобразил улыбку. Техник оглянулся и почувствовал, что краснеет еще больше: шагах в пятнадцати от них полотно дороги переходила Варвара Михайловна. Она была босая, в одной руке несла сандалеты, в другой — кружечку с земляникой: наверно, возвращалась из леса в лагерь. Намокшие волосы ее прилипли ко лбу, прелестное миловидное лицо от дождевых капелек выглядело особенно свежим, губы приветливо улыбались.
— По ягоду, кума, ходила? — шутливо окликнул ее начальник дорожного отдела.
— Набрала свеженькой, — весело ответила она, скользнув взглядом по обоим мужчинам. — Только начинает вызревать.
— Хорошее дело.
— Прошу на чашку чая. Угощу.
От нее самой, казалось, пахло земляникой. Мелькая босыми, вымытыми мокрой травой ногами, Варвара Михайловна сбежала с полотна и направилась к своему шалашу.
— Везет же человеку, — внезапно сквозь зубы произнес Хвощин. — В рубашке родился.
— Кому это? — спросил Молостов больше для того, чтобы не выдать своего замешательства.
— Главинжу.
— Н-да. Везет.
— Какую смазливую бабенку отхватил, — с внезапной откровенностью проговорил Хвощин. — Сумел ведь чем-то вскружить голову. Не раз бывал я у Камыниных в доме, видел, как живут. Не того… Она помоложе, охотница потанцевать, повеселиться. А он или по области ездит, или закроется как сыч у себя в кабинете и сидит… занимается, книжки читает.
И опять, как в день знакомства с Варварой Михайловной, когда желание узнать о ней побольше заставило Молостова разговориться с Жогалевым, даже подладиться к шоферу, — это же нечистое любопытство не позволило ему уйти, задержало на месте. Жадно прислушиваясь к словам начальника доротдела, он против воли спросил:
— Во-он как? А я считал, что Камынины очень дружны.
Хвощин насмешливо сложил тонкие неяркие губы:
— Все мы умеем скрывать свои прорехи.
— Значит, Варвара Михайловна… несчастна?
— Ну, уж этого я сказать не берусь. Знаю только, что теперь она связана по рукам и ногам: мальчишка. Притом Камынин, что называется, на виду. Вот начальником стройки выдвинули. Оклад хороший, газик в полном распоряжении. Женщины это ценят.
— Верно, — раздался резкий и громкий голос Горбачева. — Очень верно.
Молостов и не заметил, что к ним подошел начальник МДС. Посмотрел же он почему-то не на Горбачева, а на его газик. Оттуда выглядывало полное холеное личико в кудряшках, с фарфоровым бездумным взглядом и маленьким, ярко накрашенным ртом. «Не кассирша ли из «Октября»? — подумал Молостов. — Толкуют, что Горбачев иногда катает ее к подруге в Суходрев. А Хвощина они, стало быть, подвозят». Молостову вспомнились толки о том, что молоденькая кассирша из моданского кинотеатра, ради которой Горбачев забыл семью, якобы не пускала его к себе без подарков и он тратил на нее половину своей зарплаты.