— Грехи молодости, что поделаешь. — Коля посмотрел на меня. — А ты зачем уводишь моих лучших подруг?
— Иди к гостям, чего пристал, — засмеялся я.
— Ну ладно, ладно, — он с ухмылкой взглянул на нас, поставил стаканы в раковину и исчез в комнате.
— Ты мне определенно нравишься, — я снова попытался поцеловать ее.
— Вот так вот, на кухне… — Она усмехнулась.
— А что ты думаешь, кухня в жизни человека занимает почетное место. На ней он принимает еду, да и потом, по русской традиции ругает правительство, целуется, занимается любовью… — Последние слова выскочили из меня как-то невзначай, и я сам испугался сказанного.
— Ну, это уже слишком, — Яна замкнулась и сбросила мою руку с плеча. — Пойдем лучше в комнату.
— Прости, — я чувствовал себя идиотом. — Прости пожалуйста.
— Ты что обо мне думаешь? — голос ее стал жестким.
— Извини, вырвалось как-то по-дурацки. Слушай, ты мне правда ужасно нравишься… Давай потанцуем. — Я обнял ее за талию, щелкнув выключателем.
Стало темно. Из комнаты доносились голоса, музыка была медленной, ее волосы пахли свежестью, я чувствовал мягкие движения ее талии, прижимая ее к себе, и целуя, каждый раз удивленно отмечая про себя, что влюблен. За окном светились желтоватым светом окна, фонарь отбрасывал тень на сугробы.
— Перестань, — смеясь говорила она, отталкивая меня, и мы прислушивались к друг другу, к музыке, к ощущению счастья, и хотелось, чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Время от времени на кухне появлялся Коля, весело подмигивая нам и засовывая пустые бутылки куда-то под раковину. Потом он снова исчезал и мы останавливались в каком-нибудь углу, смотря друг на друга, и начиная словесную дуэль.
— Ну что, ты думаешь, девочка отпала? — она иронично смотрела на меня. — Думаешь, ты такой неповторимый и замечательный, что я в первый же вечер в тебя втюрилась?
— Я безусловно неповторим, и замечателен, и еще черт его знает что, — мое красноречие не знало границ. — И тот факт, что ты мне определенно нравишься, еще ничего не определяет.
— Нахал! — она морщила носик. — Обычный московский недоросль, любимое дитя в советской семье простых тружеников, правда слегка обнаглевшее от близости податливой девочки.
— А девочка эта выросла в семье Рокфеллеров, случайно застрявших в России, и на самом деле привыкла к замкам на берегу океана, Роллс-Ройсам, лакеям в лайковых перчатках. Она только для виду изображает из себя скромную студентку, пришедшую в приятную компанию послушать хорошую музыку, которую обычно в СССРе не достать.
— А может быть и так, тебе откуда знать? — Она доставала новую сигарету из пачки.
— Послушай, мы не в школе, — Я сжал ее плечи и она вздрогнула. — Я не хочу тебе врать, ты мне ужасно нравишься. Но мне никогда не было так хорошо…
— Ты что имеешь в виду? — Яна иронически улыбнулась.
— Ну как тебе объяснить, человеческие существа получают удовольствие еще и от общения, от мыслей.
— Так ты про это? — Она начала хохотать, прикрыв лицо руками.
— Я тебе сейчас покажу про что! — Я разозлился и схватил ее за волосы.
— Эй, вы чего здесь делаете? — Коля появился с очередной пустой бутылкой, щелкнул выключателем и подозрительно посмотрел на наши раскрасневшиеся лица.
— Беседуем, — сорвавшимся голосом сказала она.
— Ну и ну, — Коля иронично посмотрел на нас. — Ну беседуйте дальше, — он выключил свет и исчез в коридоре, затем прибавил мощности в проигрывателе и музыка снова волнами захватила нас.
— Прости, — мне было неловко.
— За что прости? — голос ее был чуть хрипловатым. — Ладно, пойдем в комнату, что-ли.
— Пошли, — Я ухватился за эту спасительную идею. Гости были уже порядочно пьяны и с откровенным интересом посмотрели на нас. На наших лицах застыло неестественное выражение, совсем не заставляющее предположить, что мы всего навсего выкурили сигаретку на кухне. Мы поддерживали непринужденную беседу и только изредка я бросал на Яну откровенные взгляды и она, словно пойманная лучом прожектора, замирала на секунду.
Стало поздно и пора уже было уходить. Шум затихал, проигрыватель прохрипел и щелкнул, приподняв звукосниматель, гости толклись в коридоре, мы напяливали меховые шапки. Я подал Яне пальто, заметив как непринужденно она поправляет воротник. Скрипя открылась дверь подъезда и мы оказались под морозным и звездным небом. Музыка еще звучала в наших ушах, проигрываясь в такт скрипу снега под ботинками.
— Яна, — мы оба чувствовали себя неловко. — Я тебя провожу.