— Ты ничего не понимаешь, — мне стало ужасно смешно, так что слезы потекли из глаз. — Главное, это захватить почту, телеграф, и отразить в себе зеркало русской революции.
— А? Ты чего сказал? — Сам того не ожидая, я вывел Леню из прострации.
— А анекдот знаешь? — Я подвинулся поближе к нему, и, оглянувшись на захваченных песней сокурскников, заговорил вполголоса. — Владимир Ильич читает статьи своих оппонентов, а потом и говорит Крупской: «Наденька, обещай мне, что когда я умру, мой половой член похоронят отдельно от меня.» — «Да что ты, Володенька», — пугается Надежда Константиновна, — «что это ты за страсти такие говоришь, с чего вдруг?» — «Ну как же», — торжествующе отвечает Ленин, — «Мартов прочтет в газете мой некролог и скажет:»Ленин умер, и хуй с ним«. И опять будет неправ!». — Последнюю фразу я старательно произношу картавым голосом и Леня корчится от смеха, теперь из его глаз текут слезы, и он не может успокоиться до тех пор, пока автобус не пересекает окружную дорогу, и город, ощетинившийся корпусами многоэтажек, начинает исчезать за рощицами и приходящими в упадок деревеньками.
На протяжении своей жизни мне довелось отправляться на уборку урожая не менее десятка раз. В далеком будущем научные сотрудники погрузились в разбитый микроавтобус, везущий их по Кутузовскому проспекту на юг. Тогда все было по-другому, компания собралась приятная, в наших сумках позвякивали бутылки водки и пива, и ученые мужи весело начали пить прямо в машине. Мы остановились около серого дома, в котором жил Брежнев, внизу располагался большой овощной магазин.
— Сейчас, ребята, — Лариса с Танечкой выбежали в подворотню, вернувшись через несколько минут с сетками, набитыми красным болгарским перцем и помидорами. — Должна же закуска какая-нибудь быть, — весело шутили они.
— Ребята, — беспокоился Вася, по отчеству Иванович, все его так и звали, Василий Иванович, что вызывало ассоциации с бесконечными анекдотами про Чапаева. — Не налегайте так, ну что вы, честное слово, не останется же ничего.
Василий Иванович только что вернулся из Англии, в которой он провел на стажировке полгода, и еще не до конца погрузился обратно в советскую действительность.
— Да остановите же автобус на минутку, мочи больше нет терпеть, — аспиранта Юрку наконец прорвало. Он был еще большой и здоровый, через двенадцать лет его, мучающегося болезнью почек, по непонятной причине выкинут из окна больницы, с четвертого этажа, он переломает позвоночник и навсегда останется парализованным.
— Сейчас, сейчас, — мрачный институтский водитель подрулил к обочине. — И бросайте пить, мужики, а то не дай Бог ГАИ остановит!
Юрка исчез в рощице, его долго не было, и все уже начали волноваться, как он появился в придорожных кустах, торжествующе неся перед собой огромный белый гриб.
— Во сила! — Он был уже порядочно пьян. — Прямо у дороги растет, ребята, пошли рощицу прочешем, на ужин белых грибов наберем.
— Мне на базу возвращаться, — водитель начал нервничать. — Какая там рощица, вы чего с ума посходили?
— Да ладно, поехали, — пожилой профессор Покровский усмехнулся. — Грибы в колхозе собирать будем.
Уже на подъездах к подшефной деревне небо сделалось черным, и неожиданно из него пошел снег.
— Ух ты, вражья сила, — выругался Василий Иванович. — Еще не хватало из-под снега народное достояние выковыривать.
Снег не прекращался, мокрый, он уже покрывал подходы к дому, в который сотрудники перетаскивали из фургона позвякивающие бутылками сумки. Микроавтобус уехал, на улице стало темно, завыл ветер и неожиданно погас свет.
— Это тебе, Василий Иванович, не в Кембридже заседать, — смеялся Покровский. — Тут Россия-мать, смотри темнота какая. Вот она, первозданная природа! — Научные работники наощупь бродили в доме, стукаясь об углы шкафов. Было слышно, как крысы попискивают за перекрытиями.
— Сейчас плошку сделаем, — Василий Иванович не растерялся, — фитилек бы найти. — Он соорудил странное подобие светильника, налив в стакан масла, и импровизированная лампадка осветила неровным, мерцающим светом деревянный стол.
— Ну, мужики, живем! — Воодушевленные, мы выгрузили на стол запасы спиртного, захваченную из дома колбасу и купленный по пути болгарский перец. На улице все так же завывал ветер, но в доме стало уютно.
— Ну что, Василий Иванович, адаптируешься помаленьку? — Издеваться над Васей, похоже, становилось доброй традицией.
— Да чего вы ко мне пристали? — Вася начинал обижаться. — Давайте лучше выпьем.
Света лампадки едва хватало на то, чтобы выхватить из тьмы середину стола, все остальное терялось в темноте. Это придавало нашему застолью несколько мистический оттенок.
— Саня, — Валерий Иванович, родившийся где-то в лагерях, обращался ко мне из черного пространства комнаты. — Рыбу ловить пойдем?
Он был заядлым рыболовом и все возвращающиеся из заграницы научные сотрудники обязательно привозили ему хитроумные крючки и импортные лески. Я знал, что в эту поездку он захватил с собой несколько удочек и надувную резиновую лодку.
— А как же, — Я откликался на голос, пытаясь вглядеться в кромешную тьму.
— Здесь в заливе обязательно щука должна водиться, я как чувствую, там еще кустики такие, помнишь мы их проезжали? — Его глуховатый голос раздавался из темного угла, вызывая ассоциации с загробной жизнью.
— Спички, спички тянем, кому за молоком идти! — Неожиданно у меня в руке спичка оказалась обломанной.
— Так, Саня, Ромка, завтра в семь утра берете бидон и за молоком! — профессор Покровский, на секунду выхваченный из темноты тусклым светом лампадки, закусывал долькой розового маринованого чеснока. — Только осторожно, там ямы огромные, в прошлом году в них корова утонула.
— И по-грибы обязательно сходить надо, — Юрка, вдохновленный своей находкой около дороги, не мог успокоиться. Он на секунду появился около лампадки и снова исчез.
— Сходим, сходим, здесь за просекой такой лесок есть, там грибов видимо-невидимо, — Валерий Иванович заскрипел стулом. — Если бы этих колхозов не было, их обязательно надо было бы придумать! Спасибо нашей партии, правительству и районному отделу народных депутатов.
— Ура! — громыхнуло в комнате.
— Ну, еще по одной? Девочки, вы как? — Покровский разливал водку по стаканам.
Все происходящее казалось какой-то тайной вечерей, собранием духов, заблудившихся в кромешной тьме. Я любил этих людей, никогда в жизни мне больше не доведется работать в такой компании. Покровский недавно получил престижную премию Европейского физического общества за свои исследования. Через двенадцать лет он будет торговать на рынке бананами, на вырученные деньги покупая жидкий гелий для своих экспериментов, пытаясь наперекор всему заниматься любимым делом. Однажды вечером его насмерть собьет машина, управляемая пьяным бандюгой, но до этого еще далеко, и мы, словно выхваченные на мгновение из тьмы времен, наслаждаемся застольем…
Тем давним, солнечным, осенним днем, когда вереница автобусов везла студентов в колхоз, я задумывался о странностях жизни человека в различных социальных системах. Еще вчера все мы сидели в аудиториях, и достаточно было распоряжения какого-нибудь мужика в сером костюме из райкома партии, как огромный механизм государственной власти начал проворачиваться. Вначале телефонный звонок раздался в кабинете ректора, тот позвонил деканам факультетов, они провели совещание, назначив высокого мужика с черным пробором комиссаром отряда. В этой странной цепочке были задействованы еще множество людей: районная автобаза, выделившая автобусы, администрация опустевших пионерских лагерей, в которые нас везли, деревенские бабуськи, подготавливавшие сотни комплектов постельного белья, наконец работники кухни, которым предстояло в течение ближайшего месяца кормить прожорливую студенческую толпу. Пирамида власти уходила куда-то наверх, вначале в райкомы, потом в городской комитет партии и в Моссовет, оттуда невидимые ниточки тянулись в Центральный Комитет, и, наконец, все сходилось в Кремлевских залах, в которых уже давно выжившие из ума, с трудом передвигающие ноги старики вершили судьбами огромной страны.