– Ну вот опять! Почему сразу старик? Разве не выходят девушки замуж за любимых?
– И что с того? Даже если любимый… Быть женщиной – бремя, Вера! А это движение… это единственное, где женщина ценна, где она нужна. Где ее по-настоящему уважают. А не тыкают в нее православием, ее якобы грязной сущностью… Хороша грязь – производить новых людей! Это благословение, язычники возвели это в культ, в святость… Для умной женщины в наше время нет другого пути.
– Кто внушил тебе эту ненависть к браку? Почему? Отец не издевался над матерью.
– Не издевался. Но и счастливой она не была.
– Это уже ее личный выбор.
Полина нахмурилась, но не решилась возразить.
– Тебе не кажется, что, несмотря на любую религию, люди просто старались жить во все времена? Они лгали, прелюбодействовали, ябедничали и ленились. Они любили и радовались, объедались. Они просто жили и особенно не задумывались ни о боге, ни о политике… Их вынуждали. Они лишь хотели следовать своим путем и быть счастливыми.
– Наверное… Может, я бы и хотела найти иной путь, но его нет. Сидеть на «Лебедином озере», вздыхать, охать и ждать, пока меня сметут взбесившиеся рабы? Нет, я лучше буду с этими рабами.
– Всей моралью мы еще в прошлом веке, – лениво разразился Матвей, вспрыгивая с дивана и рассеянно ища свой пиджак. – Консерватизм – это бессилие.
– Консерватизм – это лень, – перебила Вера.
– Браво, дружище! – Полина выбросила вперед руку театральным, но органичным жестом.
Вера посмотрела на Матвея внимательно и просто. И отчего-то, найдя его взгляд, отвела свой.
– Разве мы действительно кому-то что-то должны? – раздраженно возразила она.
– Вот, пожалуйста, – резюмировала Полина. – Дворяночка. Тебе нравится лениться.
– Мне нравится покой, а не лень.
Матвей благодушно рассмеялся, откидываясь корпусом назад. Вера посмотрела на него с догадкой – он воспринимал их разговор с покровительственно-родительской точки зрения, не упуская шанса подтрунить надо всеми, включая себя.
18
Матвей Федотов на первый взгляд представлял из себя благожелательного молодого человека c добрейшими глазами и неизменной улыбкой, пусть и слегка насмешливой. Насмешливой не от злости, а от абсурдности происходящего. В доме Валевских он, известный половине Петербурга, отдыхал. И, подобно многим, поражался удивительной красоте обеих сестер, красоте, которая, разделенная пополам, будто дополняла вторую половину. То ли осознанно, то ли не нарочно, облаченные в шелк и кружева, они находили верный баланс между собой. И ни одна не затмевала другую. Темные глаза Полины и зелень вытянуто-круглых глаз Веры. Оттенки бархатистых волос – темень и рыжина.
Веру сначала удивляло негативное отношение к Матвею некоторых их знакомых женщин. Потом она не без помощи колких наблюдений Полины поняла, что окружающие слишком привыкли к обману со сладкой улыбкой на губах, даже если потом наступало похмелье. Вера и не предполагала, что, чтобы добиться их одобрения, надо лицемерить. Больше всего она ценила искренность и поразилась, что для большинства она не нужна вовсе. Ее внутренняя честность требовала встать на сторону Матвея. Впрочем, она изначально и так была на одном берегу с ним.
Сестры Валевские избегали разговоров о том, что было известно всем – трагедии в семье Матвея. Мать, добровольно ушедшая из жизни вслед за младшим сыном, причины самоубийства которого так и остались невыясненными. Отец после этого уехал в плавание и не вернулся. Подобранный теткой, Матвей умудрился не впасть в сплин. Веру удивляло, что он вел себя словно самый благополучный человек, от души смеялся и ни разу не продемонстрировал зависти или злобы к кому-нибудь. Быть может, здесь сыграла роль природная незлобивость, а, может, и самоконтроль – вопреки всему не сломаться и не начать ненавидеть жизнь. Вера чувствовала и хотела думать, что не ошибается – Матвею необходимо привязаться к кому-то, так же, как и ей, знать, что его ждут. Может, из-за этого он искал новых женщин – чтобы вспомнить, как мало материнской любви получил.
– Для этого и не нужны причины, – сурово ответил Матвей, когда Полина, отбросив свою вечную шумную и пробивную силу, осторожно спросила его о брате. – Он сломался. А сломанным людям только дай повод.
– Но ведь не просто так он сломался.
– Мы все разные. Едва ли мы можем понять друг друга. Что с одного скатится, как вода, подкосит другого. Наитие, случайность, если хочешь. А точнее я и сказать не могу. Не знаю.
– Но ты не озлобился и не стал клясть весь мир в своих проблемах…
– Люди очень часто, имея все, беспрестанно плачутся о своей горькой судьбе… Я думаю, что сила как раз в том, чтобы, эту горькую судьбу имея, быть благодарным жизни несмотря ни на что. Все она отнять не может. Да и кое-что – будем честными – и от нас зависит, какие бы обстоятельства не были.