Он пытался что-то возразить, но смотрел на неё и не мог собраться с мыслями. Наконец изрёк:
— Яна, это была любовь, ты ведь знаешь. Но всё полетело в тартарары. Надо что-то сделать.
— Да, — сказала она, — сделаем, каждый по-своему.
— Мы нашли её мёртвой в день первой годовщины свадьбы, — закончил Готенбах. — Я пришёл их поздравить. Никто не открывал, но сосед утверждал, что Яна дома. Мы взломали дверь…
— А Люк? — спросил старший лейтенант.
— Его я обнаружил лишь на следующий день в салоне «Фигаро».
— И теперь, через два года, вы хотели разъяснить ему его моральную вину?
— И через десять лет я пытался бы это сделать. Он изображал из себя человека, который её понимает, может защитить.
— Итак, вы утверждаете, что не застали его на даче?
— Когда я в первый раз подошёл к дому, свет нигде не горел, Я подумал, что Люк ещё не приехал, и пошёл дальше по дорожке, где мы часто гуляли с Яной.
Готенбах говорил спокойно и убедительно.
— Сколько Примерно времени вы ходили по дорожке?
— Минут тридцать — сорок. Пожалуй, всё же сорок.
— А потом?
— Вернулся к участку. Свет по-прежнему нигде не горел, но калитка была открыта. Я прошёл немного по садовой дорожке и окликнул Люка. Никто не ответил, и я снова ушёл.
В это время Дирк Кройцман уже закопал труп, если он не лжёт.
— В саду вам ничего не показалось странным?
— Было слишком темно. Виднелись лишь очертания ореховых кустов и скамейки. Вдруг меня обуяла необъяснимая ярость ко всему, что будило воспоминания. Я готов был выдрать все эти кусты, вдребезги разбить скамейку, на которой моя сестра так любила сидеть. На следующий вечер я снова пытался встретиться с Люком, но встретил вас.
— Вы предлагали вашему шурину за участок деньги. Вы что-нибудь внесли на его счёт или обещали внести?
Готенбах отрицательно покачал головой.
— Не понимаю, о чём вы. Я не думал ни о каком счёте.
— Он снял со своего счёта шестьдесят тысяч марок, хотя имел всего лишь пятьдесят марок. И деньги исчезли.
— Мошенничество с чековой книжкой? — Готенбах был поражён.
— Да. К тому же с собственным счётом. Между тем вашего шурина можно обвинить в легкомыслии, но никак не в слабоумии. Значит, кто-то его ловко обманул и убил, чтобы завладеть деньгами.
— Я тут ни при чём, — отрезал Готенбах.
— Однако вам срочно нужны деньги…
— Не больше, чем любому другому.
— Гора долгов после покупки дома угрожающе выросла.
На лице Готенбаха отразилось смятение, но он спокойно произнёс:
— После моего рассказа вам должно быть ясно, что между мной и Люком не было доверительных отношений. Если бы я обещал ему положить на его счёт деньги, то у него хватило бы недоверия ко мне, чтобы тщательно проверить состояние счёта.
«В этом что-то есть, — подумал Симош. — Либо шантажист Олаф Люк сам подвергся шантажу, либо попался на удочку человеку, которого считал абсолютно надёжным».
15
Симош снова засиделся на работе допоздна, но усталости не чувствовал. Придя домой, он подремал немного в качалке, поужинал вместе с женой, однако был довольно неразговорчив. Его мысли витали вокруг Люка и всех, кто в последнее время имел с Люком дело. Несмотря на это, он чувствовал, что. Кристина хочет что-то сказать ему, но воздерживается, так как он вроде бы отсутствует. Его стала грызть совесть за то, что он плохой муж, по крайней мере не такой, какого заслуживает женщина, подобная Кристине. Но в то же время ему не хотелось забивать себе голову проблемами, не касающимися дела об убийстве Люка. В общем, он раздваивался и поэтому стал ещё молчаливее. «Может быть, Ольбрихт прав, что не хочет жениться, пока работает криминалистом», — промелькнула мысль. Кристина положила руку ему на плечо,
— Не обязательно говорить об этом сегодня вечером. Не так уж это и важно.
В этом были вся она. Чуткой до ясновидения. Она была такой уже в пору их знакомства. Тогда она работала секретаршей главного бухгалтера универмага и некоторое время подозревалась в совершении убийства, Она показалась Симошу честной и независимой, по временам немного таинственной. Кристина догадывалась, когда криминалисты хотели остаться наедине, когда им нужны были документы или крепкий кофе. К убийству она не имела отношения. Но Симош не мог её забыть.