Через несколько минут Ольбрихт вошёл в кабинет. Светло-голубая рубашка, галстук в красно-серую полоску, серый пиджак, чёрные брюки со складкой как только что отточенный нож, начищенные до блеска ботинки.
В общем, респектабельный человек с головы до ног. И улыбался он скромнее, чем обычно. Симош застонал:
— Я вызывал лейтенанта Ольбрихта!
— В вашем распоряжении.
— Мне нужен тот, в мятых брюках и в свитере, который выглядит так, будто его взяли напрокат у борца тяжёлой весовой категории.
— Того больше нет.
— Свитера?
— Ольбрихта.
— Что это на вас нашло? — вскричал Симош.
— Сейчас объясню, — ответил лейтенант с несвойственной ему серьёзностью. — Вы часто меня увещевали, чтобы я не ходил таким расхристанным, а я не слушался. Я говорил себе: кому это нужно — наряжаться? И потом, мне некогда, я целиком поглощён своей работой. Но сегодня, когда я задержал Кройцмана, он бросил на меня презрительный взгляд и обозвал огородным чучелом.
— Это оскорбление при исполнении…
— Это правда, — прервал своего начальника лейтенант. — Нельзя доводить дело до того, чтобы кто-то мог назвать криминалиста огородным чучелом, притом вполне справедливо. — Он поправил галстук. — Если змея чувствует себя в своей новой коже так, как я, значит, ей не очень-то приятно, — признался он. — Но чему быть, того не миновать.
— В данный момент вам не миновать снова натянуть на себя свой старый свитер. Наденьте его поверх рубашки, а галстук снимите. Этого достаточно-
Пока Ольбрихт ходил за свитером, старший лейтенант размышлял о различной силе воздействия добрых пожеланий и презрительно брошенных оскорблений.
… На третий день Симош сам сидел с электриком в «Шарфе Экке». После второй кружки пива он пошутил:
— Вам не кажется, что вы ведёте весёлую жизнь на наши деньги?
— Это вы называете весёлой жизнью? Я собирался остаток отпуска провести в Тюрингском лесу, а не в пивнушке.
Вошли два посетителя. Старший лейтенант узнал в одном из них Андреаса Билеке. Тот тоже узнал Симоша, подошёл к столу и протянул ему руку.
— Вот это да! Вы? — парень был удивлён.
— Тс-с, — Симош приложил палец к губам.
— Мне интересно, — зашептал Билеке, — кого вы выслеживаете в этих святых местах? Убийц или осквернителей парков?
— Подчас сам не знаешь, — ответил старший лейтенант.
Билеке направился к соседнему столику.
— Я, кажется, большой дурак, — со злобой проворчал Кройцман.
— Что случилось?
— Не понимаю. Третий день вы таскаете меня сюда, чтобы я показал вам человека, которого вы знаете лучше меня.
— Это он? — Симош едва сдерживал волнение.
— В тот вечер я не сел в зале, а подошёл к стойке, потому что хотел опрокинуть только одну кружку пива. Рядом за столом сидел с приятелями этот парень. Он любит поговорить. Кто-то выиграл по лотерейному билету две марки восемьдесят пфеннигов, и они здорово над ним потешались. И тут этот тип выложил свою идею: надо, мол, открыть счёт в банке, положить на него двадцать марок и, как только выдадут чековые книжки, снимать с них деньги, большими суммами и проворно. Один из них выразил сомнение: «Когда ты вернёшься домой с полными карманами денег, там тебя уже будет ждать криминальная полиция». А этот чудак ответил: «Не так скоро. По меньшей мере, я буду богачом целую ночь, а может быть, и весь следующий день, потому что почта работает не очень уж быстро». Его слова никто не принял всерьёз. Да и сам он тоже.
— А где в тот вечер сидел Люк? — поинтересовался старший лейтенант.
— Его не было. Это точно.
— Идите домой. Но если ещё раз попытаетесь сунуть свой нос в мои дела, то я отправлю вас в надёжное место.
— Я уже вышел из игры?
— Никто ещё не вышел из игры. Если у вас чистые руки, вам нечего бояться.
— Ну ладно. Желаю приятно провести вечер. — Кройцман направился к выходу.
Старший лейтенант подозвал официанта, заказал два пива и подсел к Андреасу Билеке.
19
— Мне представляется дело так, — рассуждал Симош. — Первый вариант. Олаф Люк сознательно снял со своего пятидесятимарочного счёта шестьдесят тысяч, так как собирался бежать на Запад. Второй вариант. Люк снял шестьдесят тысяч, потому что полагал, что имеет их. В этом случае его обманули. Но кто и почему? Ведь каждому известно, что превышение счёта вскоре обнаруживается.
— Поэтому его и убили, — заметил Ольбрихт.
— Итак, преднамеренное убийство. Мотив — корысть.