— Вы договаривались с директором Шиффелем точно на этот час?
Именно в это время был убит Люк. Ни директор, ни электрик не могли одновременно находиться в квартире Шиффеля и на берегу Эльбы. Старший лейтенант с нетерпением ждал ответа, ведь от него зависели два алиби.
— Приблизительно.
— Приблизительно? Значит, вы опоздали?
— Когда я позвонил в дверь квартиры господина Шиффеля, то заметил, что мои часы идут неправильно. — Должно быть, заводя их, я нечаянно перевёл стрелки.
— Со мной такое тоже случалось.
Взгляд старшего лейтенанта, блуждая по комнате, застрял в углу, где стояли грязные коричневые ботинки. «Ясно, он не хочет, чтобы я узнал, где он был до прихода к Шиффелю. Не исключено, что посетил Люка. Что ему там было нужно? Не спрятанные ли семь тысяч марок, которые могли быть частью суммы, украденной на почте? Может быть, между ними возникла ссора…»
— Вы бываете на даче у своего друга?
— Иногда летом, чтобы покататься на лодке.
— А вчера вы там были?
— Разве вчера было лето? И что, собственно говоря, означают все эти расспросы?
— Сейчас кончу. Хотелось бы только знать, когда в последний раз вы видели Люка?
— Несколько дней тому назад. У него отпуск, и он хотел поехать в Берлин.
— К кому?
— Не знаю.
— Он собирался ехать один?
— Не знаю.
— Жаль.
Симош встал, прошёлся по комнате и взял в руки ботинки!
— Если вы коллекционируете старую обувь, сказал Кройцман, — то можете взять.
— Мне действительно очень хотелось бы взять их с собой в институт криминалистических экспертиз. Вы получите их обратно в ближайшие дни.
— И зачем всё это?
Старший Лейтенант подошёл к Кройцману вплотную и заглянул ему в глаза.
— Потому что ваш друг Олаф Люк убит. Потому что его закопали под клумбой осенних безвременников в его саду.
Кройцман промолчал, серьёзно глядя на Симоша.
— Мнё нужно как можно больше узнать о нём и обо всех тех, кто его знал. Я возьму также отпечатки ваших пальцев. И призываю вас говорить мне только правду.
Старший лейтенант медленно, обстоятельно упаковал ботинки Кройцмана.
— Были у Люка враги? Может, он испытывал какие-либо трудности? Может, в последние дни вы и посетили его с целью ему помочь?
— Я ничего не знаю! — Кройцман медленно поднялся с угрожающим видом. — Оставьте меня одного!
— У Люка была подружка, Мануэла Заниц. Вы хорошо её знаете?
— Я с ней редко виделся.
— А вообще у вас много друзей?
— У меня был только один. Только он!
— Да, конечно, — сказал Симош холодно, — поэтому дружеская вечеринка была только вдвоём.
У Кройцмана набухли жилы на лбу, в глазах стоял панический ужас.
— Вот полицейская повестка, — старший лейтенант положил листок на стол. — Завтра в полиции мы всё запротоколируем. — А это — расписка за ботинки.
Уходя, он печально посмотрел на Кройцмана:
— Вы ужасно мало знаете о своём друге.
5
Когда Симош открыл входную дверь, Кристина наливала в стакан горячий чай. Она выжала в стакан лимон и преградила мужу путь на кухню:
— Не входить. Твой лейтенант ждёт тебя у фройлайн Заниц.
— Мой лейтенант может и…
— У него такой неуверенный голос.
— Ольбрихта сбили с толку? Этого только не хватало! У тебя есть что-нибудь горячее?
Она протянула ему стакан. Симош выпил стоя.
— Ну, скоро вернусь. — Он прижал её голову к своей груди и погладил по волосам.
— Да, скоро, — улыбнулась она.
Оба знали, что «скоро» может означать и несколько минут, и несколько суток.
Лейтенант Ольбрихт вышел в коридор ему навстречу. Вид у него был растерянный.
— Я не могу у неё ничего выяснить, — шепнул он Симошу. Из комнаты доносились сдержанные всхлипывания. — Она сидит там и плачет. Боже мой! Лучше залезть в бассейн с голодным крокодилом, чем беседовать с плачущей женщиной.
— Каких признаний вы от неё ждёте?
— Во время обыска квартиры мы обнаружили десять тысяч марок наличными. Они спрятаны, как и на даче, в железной банке.
— Откуда взялись эти деньги?
— Она говорит, будто Люк унаследовал их от своей жены.
— Почему же он запихнул их в железную коробку?
— Банку, — уточнил Ольбрихт.
— Разве есть разница?
— Конечно, только я не разобрался ещё, какая. Итак, он прячет десять тысяч из своего наследства и — может быть, вы сядете? — снимает шестьдесят тысяч со своего пустого счёта. — Последние слова Ольбрихт произнёс особенно громко и членораздельно.
Симош озабоченно посмотрел на него: