— Ну хорошо… Он ждал меня в аллее напротив типографии.
— Вы условились заранее?
— А вас это удивляет? Да, я поверила ему. Откуда я могла знать, что окажусь замешанной в эту кашу?
Он ждал меня на скамейке у типографии. В руках у него был маленький букетик цветов. Я спросила — для кого цветы?
— Для тебя, — ответил он.
— Ты еще не отрезвел?
— Садись рядом. Что смотришь на меня? Перед тобой — счастливый человек!..
— Где ты болтался до сих пор? Лучше бы оставался дома. Я не надеялась, что ты придешь.
— Я решил сделать это, когда стемнеет.
— Вы поссорились?
— Некогда было. Я ушел… почти вслед за тобой.
— А ее отец, мать?
— Да пропади они пропадом! Все праведники, один я грешник. Пусть так, я не раскаиваюсь, зато люблю тебя!
— Надоели мне эти ночные дежурства… Ты где выпил? С кем? Один, что ли?
— Кто тебе растрепал волосы?
— Да тут один пытался…
— Кто?
— Да Слави же, заигрывал в шутку.
— Я этому моему неблагодарному братишке когда-нибудь в шутку расквашу физиономию!
— Вот дурень, не ты ли сам подначивал его?
— Хватит об этом! Погляди, какая дивная ночь…
— И ты делаешь мне самый прекрасный подарок в жизни!
— Ты заслуживаешь еще лучшего!..
— Что с тобой? Никогда ты не вел себя так странно.
— Обними меня… Мне холодно, я пьян, и все кончено, тянуть нет смысла…
— Объясни поточнее.
— Я расстался с Юлией, с домом…
— Слышала я эту песенку! Уже сколько лет ты все расстаешься… Вот почитай лучше первый экземпляр сегодняшнего номера с моей статьей — чувствуешь, как пахнет краской?
— Мне все равно, но ты должна знать…
— Я еду в пятницу.
— В эту?
— В следующую. Слышишь, уже поливают улицы…
— И я еду.
— Как это вдруг?
— Появился шанс. Ты рада?
— На что мы будем жить?
— Я все предусмотрел.
— Но я никогда ни строчки не напишу против Болгарии, понял?
— Понял. Мы должны вести себя умно.
— Умно? Ты хочешь сказать — осторожно?
— Нет, бояться нам нечего, ты же видишь — мы народ крепкий.
— Тогда зачем этот отъезд и все прочее?
— Потому что у нас нет выбора! Нет другого пути…
— А что все-таки случилось?
— Ни-че-го.
Анна вздохнула и замолчала. Мне показалось, будто ей стало легче на душе.
Любен обернулся к инспектору:
— Вас удовлетворяют ее показания?
— Да, но с некоторыми коррективами: об отъезде, например, вы давно договорились.
— Анна ничего не знала о деньгах! Видите ли, в чем дело. Я по природе своей не авантюрист. Я ничего в жизни не получал готовенького — только труд, адский труд дал мне достаток! Но каждый человек в конце концов имеет право на некоторую долю романтики. Если в душе человека умрет романтическое начало, это будет означать и его собственную смерть. Только равновесие между романтизмом и трезвым взглядом на вещи делает человека счастливым. Вот Сенека написал целый трактат об «откладывании». И действительно, мы годами, не жалея сил, работаем, лишаем себя простых человеческих радостей и все говорим себе: «Еще есть время! Потом! Потом!» Но — нет! Нет времени! Жизнь мчится вперед, и никто не может вернуть мне потерянный вчерашний день… Должен откровенно признаться вам: я очень, очень виноват перед Анной. Ты должна простить меня, слышишь, Анна? У меня не было сил раскрыть перед ней суть «авантюры» — ведь для меня это было возможностью ненадолго убежать от буден… Я не идиот и прекрасно понимаю, что вся эта история с валютой, как говорится, противозаконная. И я готов ответить за все…
— Ты извинился перед Анной. А передо мной? — запальчиво спросила Юлия.
Любен не ответил ей и продолжал:
— Именно по этому поводу у меня был невероятно тяжелый разговор со стариком…
Тут вдруг инспектор попросил Анну ненадолго выйти с ним вместе их холла. Вернулся он через минуту один и с ходу спросил Любена:
— Отец знал об этих деньгах?
— Представьте, да! Я попытался объяснить ему все, и мне показалось — он понял меня. Это был редкий человек!
— Это верно, не всякий бы «понял» вас.
— У меня и перед ним немалая вина: фактически я сделал его соучастником.
— Жена ваша, конечно же, ничего не знала…
— Как вы могли подумать!.. — закипела Юлия.
— Нет-нет, разумеется…
— Я… я вначале решил уехать с ней, было у меня такое намерение. Но потом… потом я подумал, что она не захочет…
— … Оказаться брошенной на каком-нибудь полустанке, — Юлия резко поднялась. — Я могу ненадолго уйти к себе? Что-то у меня голова разболелась.
— Прилягте и, если сможете, поспите немного.
— Благодарю вас… — Она вышла. Меня поразил ее вид: за эти несколько часов она заметно постарела и осунулась.
— Разрешите мне позвонить жене. — Пирин набрал номер. — Алло, Надя? Я задержусь еще немного. Что? Хорошо, когда вернусь… постараюсь найти. Ну-ну, не сердись.
Пирин положил трубку и поглядел на Любена:
— Что же дальше?
— Я ошибся… А ведь могло быть совсем иначе!.. Мы с Юлией любили друг друга и поженились. Но потом выяснилось, что у нас совершенно разные характеры, разные интересы… И жизнь моя стала какой-то пустой — да-да, это точное слово. Вот так, предполагаешь одно, а выходит другое…
— Вы абсолютно правы. Вот и у меня, например… Может, вы заметили? Как-то вдруг, непонятно почему, мне пришла в голову идиотская мысль о выстреле. Левой рукой он стрелял или правой? Какие-то детские игрушки? Сначала надо было сделать самое простое — проверить, был ли выстрел, а потом уж строить предположения. Но меня, понимаете ли, подвело пятно крови, которая вытекла из совершенно пустяковой, хотя и глубокой, царапины на лбу. Чепуха какая-то! Впрочем, вы же знаете, что выстрела не был?…
— Откуда мне знать это?
— Вот и я удивляюсь…
— Может быть, я не создан для брака…
— Понятно, понятно, — прервал его инспектор, — Но мы очень запоздали и протянули следствие гораздо больше, чем это было необходимо. А товарища, — тут он указал на меня, — ждет большая работа, ему надо пьесу писать. Итак, вы говорите, что не знаете, был ли выстрел. Вы, дорогой мой, совершенно точно знаете, что выстрела не было. Очень уж наивно и элементарно вы все построили. В комнате не пахло порохом, ясно? Уж надо было вам выстрелить!..
— Зачем мне нужно было стрелять? Он держал в руке пистолет. До этого он ударился лбом обо что-то твердое, это я знаю.
— Нет, вы оставили его, когда он был уже мертв, — по крайней мере вы так думали, и это было для вас важнее всего. А почему вы были так уверены, что он мертв? Да потому, что вы помогли ему умереть!
— Как это — помог умереть? Что было потом — я не знаю, я ушел.
— Нет, вы не ушли! Ему нужна была помощь, и вы дали ему лекарство, но в слишком большой дозе. Разумеется, умышленно. Для состояния, в каком он находился, доза была смертельной. — Пирин протянул руку — на ладони лежала какая-то бутылочка. — Вот оно: амфетамин, психотропный препарат, допинг. Фирма «Бе-йер». Остальные подробности будете выяснять со следователем.
— Что за нелепость! Какие у меня могли быть причины сделать это? И кроме того, какое вы имеете право так категорически утверждать то, чему нет никаких свидетелей и доказательств? Я ничего не давал ему!..
Инспектор вынул из папки лист бумаги и помахал им перед глазами Любена:
— Если бы не было еще одного свидетеля.
— Нет! Не может быть никакого свидетеля! Это капкан! Это… это фальшивка! Вы хотите вынудить меня признаться в том, в чем я ни сном ни духом не виноват!..
— Увы, я должен вас разочаровать. Вы сами говорили о старом партизане, что он был на редкость выносливый человек. Несмотря на убойное действие вашего лекарства, он поднялся, ему захотелось увидеть вас, может быть, даже поблагодарить за «помощь», но вас уже не было. Он снова почувствовал себя плохо, упал, потом все-таки кое-как добрался до постели и тут окончательно потерял сознание. Причем, падая, он ударился о край столика и рассек себе лоб…