Катя оглядела комнату. Будоражащая и толкающая к свершениям критичность сегодня не будоражила и не толкала. Катя равнодушно смотрела на грязные плинтусы, на полированную дверцу шкафа, всю в неопрятных разводах и липких отпечатках. Но она знала, как должно выглядеть приличное жилище. Так же хорошо она знала, что если немедленно не примется за дело, беспокойные мысли одолеют ее, обезволят, ввергнут в пучину самой страшной праздности, от которой все беды.
Подходящих тряпок не нашлось ни в ванной, ни в кухне. Но зато в шкафу была обнаружена груда изношенного шмотья: майки, рубашки, джинсы, истертые местами до шелковой тончины.
Фронт работ обозначился, и когда Катя приступила к их выполнению, новые пункты из разряда «необходимо сделать» продолжали сыпаться в сознание, как спам в почтовый ящик. Но все это не мешало ей думать, во всяком случае, не отвлекало от мыслей настолько, насколько бы хотелось.
Она думала о будущем — и ей было страшно. Она думала о настоящем — и ей было странно. Она вспоминала прошлое — и... Раньше гладь памяти частенько манила ее глубинами; она ныряла в те места, на которых особенно ярко бликовали солнечные лучи, или погружалась туда, где прохлада освежала разгоряченную настоящим голову. Теперь зеркальное полотно воспоминаний как-будто раскололось, вонзаясь в душу самыми острыми своими осколками.
- Я так больше не могу, - сказала Катя Нелюбову через два месяца после Той ночи.
Нелюбов рассматривал сиреневые звездочки на потолке. Год назад Катя решила, что на потолке спальни должны быть звездочки и сама выпиливала трафареты из фанерки.
Катина голова лежала у Нелюбова на груди, и жесткие черные волоски щекотали ей щеку, стоило заговорить.
- Не могу ложиться с ним в одну постель. Вчера накормила его покупными пельменями... От обеда ничего не осталось, и не смогла себя заставить приготовить что-нибудь для него... Не могу решиться и рассказать ему все. Потому что понятия не имею, что будет дальше.
- Что будет дальше? - сказал Нелюбов, запуская пальцы в Катины волосы. - А дальше я заберу тебя у него.
- Заберешь? - и Катя быстро приподнялась, взглядывая на него большими глазами.
- Укрррраду, если кррража тебе по душе! - громко пропел Нелюбов, раскидывая руки.
Катя засмеялась.
- Сумасшедший...
- Да! Я сумасшедший! И сегодня же ты уйдешь ко мне, станешь моей Катькой, и никакой Варяг тебя не отберет!
- А как же завтра?
- А что завтра?
- Завтра здесь соберутся все наши.
- И что?
Катя растерянно пожала плечами.
- Надо убрать, приготовить...
Нелюбов в свою очередь пожал плечами.
- А послезавтра тебе понадобиться постирать Варягу джинсы на год вперед. А потом еще окна оклеить и кустики подстричь. Нет, Кать. Ты сейчас собираешься и едешь со мной. Я сказал.
Она умолила его подождать до завтра...
За месяц до этого звонок в дверь среди бела дня испугал, как обычно. Но голос Нелюбова («Катя, это я») вызвал реакцию, на какую не могли рассчитывать ни налетчики, ни коммивояжеры. В голове сразу образовалась паническая пустота, а по ногам разлилось тепло и слабость.
Нелюбов ворвался в дом этаким барсом, прижал Катю к стене, и от того поцелуя у нее случилось оргазменное блаженство.
Он стал приходить почти ежедневно, всякий раз без предупреждения. Однажды вечером Катя удивилась, когда открыла дверь и увидела на пороге не Нелюбова, а Варяга...
За две недели до того, как Нелюбов впервые явился к Кате среди бела дня, муж выгуливал ее в театр, и в антрактном буфете они столкнулись с Нелюбовым. Он был один, стоял у окна и индифферентно потягивал коньяк. Она подошла к нему, пока Володя добывал пирожные и газировку. Ей совсем не хотелось знать мнение Нелюбова о спектакле, но он не зашептал страстным шепотом о любовных безумствах, и пришлось заговорить о театре. Разговор получился таким дежурным, что Катя начала сомневаться: да полно, было ли что? Но в тот момент, когда Володя уже отходил с добычей от буфетной стойки, Нелюбов украдкой тронул Катину руку и сказал: