Ты так свежа, как этот апельсин,
С которого содрать оранжевую корку
И сок, стекающий с губ сладко-кислый,
Невыносим, будто прогорклый.
Я посмотрела на него, он казался таким скромным и зажатым, как школьник, собирающийся признаться в своей проказе.
- Артем, ты какой-то сегодня...сам не свой.
-Все в порядке, я думаю, сочиняю.
- Я тебе не очень помешала, я могу уехать.
- Нет, не надо, оставайся.
Опять его безразличные интонации. Я отвернулась от плиты и взглянула на него, он быстро, я бы сказала агрессивно резал салат,
- Если ты хочешь, то я останусь.
- Да, я этого хочу, - после паузы он сказал, - салат готов!
- Остальное тоже скоро, - сказала я, помешивая свое приворотное варево.
- Вот и славненько, - он потер руки и вышел из кухни.
Мы ужинали в гостиной, около камина, яркий свет которого освещал наши лица и иногда обдавал жаром. Артем расставил свечи и открыл вино, купленное сегодня им специально для этого случая. И только сейчас он начинает напоминать мне мужчину, который пытается ухаживать за девушкой.
- Я предлагаю выпить за наше сотрудничество, - сказал он, поднимая бокал, - ведь у нас не было времени отметить наши совместные труды, пожелать друг другу новых творческих свершений, успехов и любви... - мы чокнулись.
Мне стало жарко, то ли от вина, то ли от камина. Свитер, который был на мне одет имел V-образный вырез, так как свитер был мне велик, то его взору предстали бугорки моих упругих грудей.
Я посмотрела на его кресло-качалку на нем лежал плед и листки со стихами, он писал их после того как спровадил меня. Он заметил, куда я смотрю, слегка приподнялся и взял листки.
- Хочешь, я тебе кое- что прочитаю из свежего?
- Читай!
Скажу тебе, что ты мое спасенье.
Увидел я тебя случайно, невзначай
Наговорил тебе три короба презрений
Не знал тогда, что утолишь мою печаль.
Ты легкий ангел, нежное томленье
Спасенье плоти и возвышенной души.
Как предрассветное бредовое виденье
Возможно гений чистой красоты.
- Артем, это ...
- Да, Оля это про тебя.
- Ты хочешь сказать, что....
Он пододвинулся ко мне совсем близко.
- Я ничего не хочу сказать, я хочу сделать.
Он поцеловал меня, слегка, нежно, будто играючи, боясь жадно прикоснуться, играл, манил. Я поддалась ему. Я так долго ждала этого момента, когда набухнет почка и взорвется. Кто-то из нас должен был не выдержать, он сдался первым.
О, как восхитительны его ласки! Особые, нежные, страстные, иногда казались опасными. Он замечательный, восхитительный, особый. Только он, эксклюзивный и поэтический, у него все было в рифму и слаженно.
Мы лежали на просторной кровати, мое лицо прислонилось к его гладкой и сильной груди. Мы молчали, потому что слова бы излишними. Неожиданно для меня он стал чмокать мою макушку, клевать как петушок зернышко.
- Ты утолила мой ненасытный голод, неужели из-за тебя мне придется отказаться от своих нажитых принципов?
- Значит такие шаткие принципы, раз ты можешь от них отказаться так просто.
Это не так просто, - поправил он меня.Потом он привстал с кровати.
- Давай, я буду тебя сейчас учить.
- Чему? - испугалась я
- Актерскому мастерству, вернее поэтическому искусству.
- Разве этому ты не учил меня последние месяцы?
- Я научил тебя не всему, - сказал он и закурил сигарету. Сладковатый как фимиам запах распространился по комнате.
- Чему ты меня не научил?
- Я должен тебя научить раскрываться, как бутон розы. Ты должна не просто раскрыться, а полностью отдаться.
- Как это?
- Сейчас тебе нужно будет прочесть мне стихи.
- Как прочесть? Я стесняюсь.
- Вот стеснения у поэта быть не должно.
- Свои стихи читать?
- Нет, можно не свои, - он потянулся к стеллажу с книгами и взял первую попавшуюся. - Так, что у нас здесь, Ахматова, отлично, сейчас ты мне прочтешь...
- Нет, давай, я лучше прочту тебе свои стихи.
- Давай!
Я взяла книгу, которая служила мне театральным реквизитом, и стала играть, я носилась по комнате и развивала белую простынь подобно крыльям. Голубой свет ночи слегка освещал мое тело, я не видела Артема, он оставался где-то в глубине комнаты.
Он сел за фортепиано и стал подбирать музыку.
Я больше его не стеснялась, я кружилась в поэтическом танце, я могла полностью раскрыться перед ним, оголить свое нутро, душу, тело. Мой спектакль был полностью посвящен ему, моему учителю и герою.
Мне захотелось его поцеловать, все его прекрасное лицо, ладную фигуру, сильные руки, стройные ноги. Он расчувствовался и заплакал.