Шарм, обаяние - это купить или сыграть невозможно. Это естественно.
Я затыкала уши и смотрела, как шевелятся его губы, будто листья колышутся ветром.
Я бы так не смогла, не сумела, я вышла бы на сцену и засмущалась, а он играл, чувственно, продуманно. Он этим жил...
****
Пухлая нижняя губка, будто слегка припухшая. Его манера держать сигарету, как шариковую ручку, иногда он не курил, просто зажигал ее, долго мусолил во рту, и когда к нему приходила рифма, он душил сигарету в пепельнице, так и не пустив в свои легкие дыма.
Я хотела с ним сблизиться как женщина, но он отступал - отвергал меня, он игнорировал мое женское начало и относился ко мне как к ученице, с которой в скором времени ему придется расстаться и отпустить во взрослую жизнь, как мастер к своему босоногому, нерадивому подмастерью.
Мы были с ним похожи, но не совместимы, даже в том, что у него была собака, а у меня кот, пусть его собака была мелкая, писклявая болонка - она оставалась собакой и бегала за моим милым, независимым котом. Мне приходилось брать этот остервенелый комок злобы к себе домой, когда Артем уезжал в командировку. Это было мучительное время для моего кота, непривыкшего подчиняться чьим-то правилам.
В сердцах, я написала стихотворение, посвященное ему. Я писала его в то время, когда собака с ненавистью гавкала на кота, спрятавшегося от нее на гардеробе.
Ты так красив, что страшно мне
Быть кем-нибудь в твоей судьбе
Позволь мне пройти мимо,
Но все же в щелку заглянуть
Я так боюсь тебя спугнуть,
Как раненую птаху.
****
Я любила за ним наблюдать. Как он в своем черном пальто, бледно-голубых джинсах, которые обтягивали его длинные и тонкие ноги, с сумкой через плечо выбегал из подъезда, какая-то живость читалась в его походке, молодость. Сзади он смотрелся как школьник, мне это в нем очень нравилось. Несмотря на то, что я была на восемнадцать лет его младше, мне казалось, что я смотрюсь тяжелее и старше.
Он жил книгами, с книгами и в книгах, стеллажи в коридоре были заставлены книгами, в воздухе его квартиры витал запах старой бумаги и сигарет, он постоянно читал, рядом всегда была какая-нибудь интересная книга, он не переставал изучать поэтов, как классиков, так и современников. Он должен был знать своих конкурентов в письме.
- Меня мучает боль, - сказал он мне как-то.
- Что болит? Где? - испугалась я и стала вспоминать все свои медицинские навыки, полученные от своего бывшего парня - врача.
- Не знаю, где-то посередине, - он указал на грудь.
- Может поджелудочная, у тебя раньше не было приступов панкреатита или сердце, ты когда-нибудь делал кардиограмму? Тебе надо срочно сходить к врачу, у тебя пассивный образ жизни, неправильное питание к тому же ты слишком много куришь и мало бываешь на свежем воздухе...
- Да нет, эта боль не физическая, а скорее духовная, но ощущаю я ее физически.
Я окинула его умным взглядом. Что-то его мучило? Он был полностью удовлетворен своим творчеством, публика им восхищалась, его любили мужчины и женщины. Он был один из самых известных поэтов Москвы (а этой известности не так - то просто добиться), собирал концертные залы и издавал книжки и даже умудрялся на них зарабатывать. Но чего-то ему недоставало, скорее всего - любви, но он ведь так упорно её отрицал и называл лишь поэтической категорией, стимулом для бездарных творцов, которые под воздействием химических процессов (любовь он считал исключительно химическим процессом) в своем организме могут только что-то сочинить. Он умел сочинять стихи и так, без всякого допинга. Ему была не нужна любовь, она его тяготила, как валун в походном рюкзаке - мешала двигаться вперед. Ему она была не нужна, но, тем не менее, он иногда пытался писать о любви, даже о ее желании, но это так, для разнообразия.
****
- Зачем ты постирала мои джинсы? - со злостью в голосе спросил он меня. Я знала, что некоторые мужчины предпочитают стирать все сами, даже если весь процесс стирки заключается в том, чтобы закинуть вещи в стиральную машинку и нажать на кнопку. Может быть, он не хотел, чтобы я прикасалась к его одежде, выворачивала его карманы.
- Я постирала их потому, что они валялись, перепачканные дорожной грязью, брызгами, посередине комнаты....
Артем лихорадочно семенил по комнате, будто пытался вспомнить забытое.
- Я что-то сделала не так?
Артем сорвал с сушки джинсы и вывернул их наизнанку.
- Ночью мне приснился стих, цикл причудливых рифм, я открыл глаза, включил свет ночника и захотел записать это, еще толком не проснувшись...
- И что?