- Я записал это на первом попавшемся материале. Это были мои джинсы, которые валялись около кровати, я взял ручку и начал писать на изнанке.
Утром я пошел гулять, было грязно после дождя, я много бродил - замерз, пришел домой, потом заснул, забылся, не понял, как я в кровати очутился...Естественно, про строчки я забыл. Теперь вспомнил, схватил джинсы, а они..., - Артем махнул рукой.
Я поняла, что совершила античеловеческое действия. Я насильно отстригла ростки гениальности поэта. Я убила его ребенка.
- Я не знала, извини.
- Да, я знаю, - как наркоман в ломке он вцепился рукой в свои волосы, - просто, я сам забыл, как я мог забыть...как?
Поэт ходил по комнате, потом сел и подпер голову руками.
- Там было что-то очень важное? - только потом я поняла, что задала глупый вопрос, для поэта важен каждый его опус.
- Не знаю, не помню, - почти с криком сказал он. - Это приснилось мне на изломе сна, как в бреду, как в дымке. Как невидимых ангелов улыбки.
Я посмотрела на джинсы, на изнанке оставались потеки от капиллярной ручки. Кое-какие размытые слова, такие же, как и его утренние грезы.
- Смотри здесь можно прочитать некоторые слова, ...потом добавить недостающие. Это можно сделать без вдохновения, технически.
- Да ладно, проехали, было и не стало. - Артем вырвал джинсы из моих рук, и презрительно бросил на кровать, потом обиженно вышел из комнаты. Я взяла джинсы и стала разбирать буквы и слова.
.....промозглого обмана
И в душный вечер ..........
.............двое..........
Она была подобна нимфе.....
................. со светлыми кудрями
.....глазами и ..................
***
Иногда он смущался и стеснялся меня.
- У тебя, что никогда не было женщин?
- Как это не было? Издеваешься что ли, поэт, не знавший женщин - это не поэт.
- Но ты себя так ведешь как...как первоклассник, как несмелый юноша, мне кажется, что ты меня стесняешься.
- Я и есть юноша, разве не похож, - он улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой в мире, никто не умел улыбаться так, как он.
- Ты похож, я бы тебе не дала и тридцати.
- Хорошо сохранился, не правда ли?
- Очень хорошо!
- Не забывай, что поэт - это еще и хороший актер. Поэт должен уметь разыгрывать свои чувства, играть в своей жизни. Любовь и секс - это тоже своеобразный литературный спектакль. Кто первый ученик, тот всегда выигрывает. Я всегда был хорошим учеником.
Иногда мне было некомфортно, я бегала по дому с мокрой тряпкой, вытирала пыль, а он в это время сидел в своем кабинете и растворялся в творческих муках.
Однажды Артем заставил меня перебрать книги в его кабинете и вытереть с них пыль. Он очень не любил пыль, можно сказать, что панически ее боялся, поэтому я не поняла его просьбы - ведь во время уборки я буду пылить и тем самым раздражать его. Я могла бы это сделать, когда он уйдет на прогулку.
Тем не менее, я взяла тряпки, стремянку и направилась к нему в кабинет. Когда я начала уборку, он сидел за столом и не обращал на меня внимание. Я пододвинула стремянку к полке с книгами и поднялась наверх, и начала вытирать пыль с книг.
Сверху я бросила на него взгляд, он грыз карандаш и смотрел на мои ножки, от колен до щиколотки. Смотрел стеклянными глазами, будто бы не на меня, а сквозь меня. Это сильно взбесило меня, со злости я сделала одно резкое движение и почувствовала, как стремянка подо мной качнулась - я осознала, что падаю. Не успела я вскрикнуть, как Артем вскочил со своего места и пулей рванул спасать меня. Я пушинкой приземлилась на его (к удивлению) сильные руки.
- Что ж вы так, Оленька, не аккуратно, даже моя 80-килограммовая экономка лихо справляется с этой стремянкой, - сказал он с пафосом.
- У меня закружилась голова.
- Отчего же, душенька, уж не от моих стихов ли.
- Ты не читал их!
- Странно, я думал, ты можешь читать мои мысли.
Артем поставил меня на ноги. Я немного пришла в себя и заметила, что на полу валяются листки - он уронил их со стола, когда кинулся меня ловить. Я присела на корточки и стала их собирать, Артем взял меня за руку и сказал:
- Не надо, я сам.
Я посмотрела на него, поднялась и вышла из кабинета. Стремянка так и осталась валяться на полу.
****
Он мог часами неподвижно сидеть у окна и смотреть на дождь, холодный, проливной дождь, от которого потели окна и иногда стекла его очков.
Я наблюдала за ним, во время его работы, в эти минуты его нельзя было беспокоить, он сразу начинал злиться и чиркать свои строчки. Я могла спугнуть его Музу.
Иногда мы с ним творили параллельно - каждый в своем углу сочинял стихи. Временами он читал мне что-то - это было сверхдоверие ко мне. Я внимательно слушала и не знала, как реагировать, хвалить было бесполезно, сказать, что это про меня - он скажет, что писал совсем о другом. Ему просто нужен был слушатель, а не критик, не сочувствующий или понимающий. Да и что толку, говорить ему, что плохо, что хорошо, если я скажу, что плохо, разве он что-то изменит? Нет, это было не в его правилах.