Не имеет значения, насколько искренне Гэндзи утверждает, что верит в Иисуса Христа как своего Господа и Спасителя, — это несовместимо с его верой в себя как в пророка. Это столкновение праведности и святотатства навеки лишит его милости и прощения Христова и обречет его на гибель вечную. Эмилия думала, что способна расстаться с ним в этой жизни. Но мысли о вечной разлуке она выдержать не могла. Возможно, ее побуждения — даже в этом — и вправду далеки от святости.
Эмилия увидела всадника на гребне холма. Это был Гэндзи. Пока он ехал к ней, Эмилии вспомнился тот давний день, когда он лежал на снегу, истекая кровью. Она тогда обняла его и поклялась перед Господом, что без малейших колебаний пожертвует собою, лишь бы спасти его. В этот миг прошлое показалось ей более ярким и живым, чем настоящее.
И это воспоминание подтолкнуло ее к смелому решению.
— Надеюсь, я вас не побеспокоил, — сказал Гэндзи.
— Вовсе нет, — отозвалась Эмилия.
— Я оставлю вас одну, если вам так хочется. Сегодня прекрасный день для того, чтобы побыть в одиночестве.
— Я рада, что вы приехали ко мне, — сказала она. — Я как раз собиралась идти к вам.
— В самом деле? — Гэндзи спешился и встал рядом с Эмилией. — С какой-то целью, или просто потому, что вы по мне соскучились?
Эмилия почувствовала, что краснеет, но не позволила замешательству сбить ее с намеченного пути.
— Я хотела поговорить с вами о тех свитках, которые я читала, — сказала Эмилия, и поспешила договорить, пока мужество не покинуло ее. — Это не хроники «Воробьиная туча».
— Нет?
— Это «Осенний мост» госпожи Сидзукэ — ну, или они на это претендуют.
— А! — отозвался Гэндзи и стал ждать, что она скажет дальше.
При виде столь невозмутимой реакции Эмилия опешила.
— Вы не кажетесь удивленным, — сказала она, — или даже особенно заинтересованным.
— Верно, — согласился Гэндзи. — Ханако рассказала мне обо всем, как только ей это стало известно.
Эмилия недоверчиво уставилась на него.
— Ханако была моей подругой. Она обещала мне, что никому ничего не скажет.
— Вы были ее подругой. Но я был ее князем. Она не могла нарушить верность и хранить это в тайне от меня. Взамен…
Гэндзи умолк на полуслове и рванулся, чтобы подхватить Эмилию — та закрыла лицо рукой и пошатнулась. Но Эмилия оперлась о дерево и, отстранившись от Гэндзи, знаком показала, чтобы он оставил ее.
— Нет, спасибо, я вполне в состоянии удержаться на ногах.
— Вы уверены?
— Мне особенно не из чего выбирать в этом вопросе. Да и в других, как я погляжу. Как выяснилось, у меня никого нет и не было, даже когда мне казалось иначе.
— Ханако не предавала вас, — сказал Гэндзи. — Как вы только могли такое подумать? Там, в монастыре Мусиндо, она отдала жизнь за вас.
— Да, — сказала Эмилия и заплакала. — Но она пообещала, что сохранит мой секрет, и не сдержала слова.
— Она не думала, что это ваш и только ваш секрет, — сказал Гэндзи. — Но вы так думали, и потому взамен она заставила меня поклясться, что я не буду вмешиваться и говорить с вами об этом, пока вы сами не заведете этот разговор. Я сдержал слово.
— Лишь по чистой случайности, — возразила Эмилия. — Вы же не могли быть уверены, что я вообще когда-либо заговорю с вами на эту тему. А если бы я этого не сделала, рано или поздно вы бы все-таки спросили. Так что ваше слово было бессмысленным, как и то, которое дала мне она.
— Нет, Эмилия, вы ошибаетесь. Я знал, что вы об этом заговорите.
— В самом деле? Вам что, было видение о том, как я разговариваю с вами про «Осенний мост»? — Лишь боль, которую испытывала Эмилия, заставила ее использовать это название в качестве насмешки.
— Нет, — отозвался Гэндзи. Он заметил вызов, прозвучавший в словах Эмилии и сверкающий в ее глазах, и встретил его просто и спокойно. — Это было совсем другое видение.
Гэндзи, снова оказавшийся лишь пассажиром в собственном теле, обнаружил, что быстро идет по коридору. Его снедало нетерпение. Гэндзи мог судить об этом по своей размашистой походке. Он находился в замке и шел к своим покоям. Из дальнего конца коридора, оттуда, куда он направлялся, донеслись крики новорожденного младенца. Слуги опускались на колени и кланялись ему, когда он проходил мимо.
Когда он вошел в комнату, то увидел младенца на руках у служанки.
— Князь Гэндзи! — воскликнула она и протянула младенца к нему, чтобы Гэндзи мог на него взглянуть. Но он едва бросил взгляд в их сторону. Он беспокоился о ком-то другом, о человеке, находящемся сейчас во внутренних покоях. Прежде, чем он успел туда войти, доктор Одзава шагнул за порог и затворил за собою дверь.
— Как она? — В голосе Гэндзи звучало сильнейшее беспокойство.
— Роды были очень тяжелые, — сказал доктор Одзава.
— Но ей ничего не грозит?
Доктор Одзава согнулся в поклоне.
— Мне очень жаль, мой господин…
Гэндзи рухнул на колени. Его затопило горе.
— Князь Гэндзи, вы — отец, — сказал доктор и вложил Гэндзи в руки младенца. Гэндзи не сопротивлялся. Он попытался всмотреться в лицо младенца, надеясь узреть в нем черты матери. Но тот, другой Гэндзи не смотрел на лицо ребенка. Все его внимание было приковано к маленькому украшению, висящему у ребенка на шее на серебряной цепочке.
Это был небольшой медальон, украшенный изображением креста и одного-единственного стилизованного цветка, геральдической лилии.
— Тот самый медальон, который носите вы, — сказал Гэндзи.
— Это еще ничего не доказывает, — сказала Эмилия. — Даже если вы действительно видели то, что, как вы думаете, вы видели, это еще ничего не доказывает. — Откровение Гэндзи потрясло ее, но она не хотела этого показывать. Если она покажет это, то тем самым признает, будто у Гэндзи и вправду могло быть видение. — Во снах людям являются самые странные галлюцинации. Такова сама природа сна. Вы видели мой медальон. Нанако рассказала вам о предсказании госпожи Сидзукэ. Ваше спящее сознание совместило все это самым причудливым образом. Вот и все.
— Этот сон, как вы его называете, явился мне шесть лет назад, в розовом саду нашего замка, — сказал Гэндзи. — И мне не больше вашего хочется, чтобы он оказался правдой.
Эмилия отвернулась от него, запустила руку за ворот блузы и расстегнула цепочку. Повернувшись обратно, она взяла Гэндзи за руку и вложила в его ладонь цепочку и медальон с лилией. Это была ее самая большая драгоценность. Она думала, что не расстанется с нею до самой смерти. Вот и еще одна тщетная надежда.
— Вот, он ваш. Вы можете отдать его жене, или любовнице, или наложнице — в общем, кто раньше родит, — а она сможет отдать его ребенку. Ваш сон сбудется, и тем докажет, что никакое это не видение.
Гэндзи посмотрел на медальон и покачал головой.
— Дедушка говорил мне, что пытаться избежать исполнения пророчеств — тщетное занятие. Они все равно сбудутся, но, возможно, с куда более опасными последствиями. Но я все-таки пытался. Я старался держаться как можно дальше от вас. Я проводил время с гейшами, хоть мне этого и не хотелось. Я привел в свой дом наложниц. Я подстроил ваше знакомство с Чарльзом Смитом и Робертом Фаррингтоном. Если бы хоть у какой-нибудь гейши или наложницы родился ребенок, я бы, возможно, убедил себя, что это было вовсе не видение, а всего лишь сон, как вы выразились. Или если бы вы вышли замуж за Смита или Фаррингтона и вернулись в Америку — возможно, тогда я бы тоже в это поверил.
Гэндзи взял Эмилию за руку и положил медальон лишь на ладонь.