Во второй книге обнаружились рисунки тушью, не более чем наброски, но они оказались еще хуже. В нем были изображены нагие, связанные женщины в нелепых, причиняющих боль, непристойных позах. Эмилия еще недостаточно хорошо знала японский язык, но ее познаний хватило, чтобы уразуметь, что эта книга — подробное наставление по сексуальным пыткам.
Она оставила книги там, где их нашла, и отправилась к себе в кабинет, трудиться. Когда к ней пришла Ханако, чтобы ей помочь, Эмилия попыталась обсудить с ней этот вопрос. Но разве добродетельная женщина может говорить на подобную тему, пусть даже с лучшей своей подругой? Эмилия несколько раз пыталась, но всякий раз лишалась дара речи и мучительно краснела. И так в конце концов и не сказала ни слова по этому поводу.
А затем Ханако умерла, и не осталось никого, кому Эмилия могла бы довериться. Она оказалась предоставлена сама себе.
Она верила, что Бог укажет ей путь. Но сейчас, стоя перед зеркалом, столь ослепительная в своем свадебном платье, Эмилия не видела, не видела никакого пути!
Она начала раздеваться.
Но худшим из того, что ей предстояло, был не какой-либо физический акт, а признание. Она совершила обман еще даже до своего приезда в Японию, выставляя себя чистой и безгрешной. Она не та, за кого себя выдавала.
Она — не девственница.
Хотя она лишилась девственности не по своей воле, она не имела права скрывать этот факт от Гэндзи. Это произошло, когда она была еще почти ребенком, и ее к этому принудили, грубо и жестоко. Но это ничего не изменяло и не облегчало ее стыда. Ей следовало сказать об этом Гэндзи до свадьбы. Она хотела это сделать, она собиралась это сделать — но как-то так вышло, что удобный случай так и не представился. И вот теперь она должна сказать ему об этом, пока он сам все не обнаружил.
Как он встретит эту новость, с легким разочарованием или с гневом?
До сих пор она всего раз видела Гэндзи разгневанным.
И в тот раз он отрубил голову человеку, вызвавшему его неодобрение.
Гэндзи шел к спальне для новобрачных, и его переполняли опасения и страх. Его больше не беспокоило видение, обещающее Эмилии смерть при родах. Они вместе решились на это. Они будут жить и умрут в соответствии со своим собственным решением. Эта мысль больше не терзала его. Его тревожило не отдаленное будущее, а ближайшие перспективы: первая брачная ночь.
С первого его опыта плотской жизни — а было ему тогда двенадцать лет — его партнершами почти всегда были женщины, опытные и искусные в любовных делах. Даже когда это были девственницы, как те две наложницы, которыми он недавно обзавелся, они все равно проходили соответствующую подготовку: их учили давать и получать наслаждение. Они сохраняли девственность потому, что этого требовал их общественный статус — положение возможной матери наследника князя, — а не в результате отсутствия знания, склонности или возможностей. Его репутация искусного любовника, возможно, была не совсем незаслуженной, но заработана она была в ходе взаимных притворных обольщений, игры, следующей давно устоявшимся образцам благородного романа. И совершенство его представления было единственной целью женщин, с которыми он спал. Если он не дотягивал до совершенства, виноваты были они, ибо спальня была царством женщин, а их интимное искусство было их оружием. Конечно же, Гэндзи тоже относился к ним с вниманием. Он получил множество уроков от лучших мастериц этой страны, и он хорошо усвоил эти уроки. Хотя, конечно, об ощущениях женщины никогда ничего нельзя сказать с полной уверенностью, у Гэндзи были основания предполагать, что и он обладает кое-какими умениями.
И лишь после того, как он покинул празднество, чтобы уединиться со своей молодой женой, Гэндзи полностью осознал всю глубину проблемы.