— Глупец. Неужели этот человек никогда ничему не научится? Я думал, господин Саэмон объяснит ему, что следует потерпеть и дождаться заседания совета в полном составе.
— Очевидно, нет.
— Ты все еще сомневаешься в надежности князя Саэмона.
— Нет, мой господин, я не испытываю ни малейших сомнений, — сказал Хидё. — Я уверен, что он ненадежен.
— На каком основании ты пришел к этому выводу?
— Он — сын Каваками Липкого Глаза, — Хидё произнес это имя так, будто сплюнул бы, если бы мог. — Сын такого отца не может быть человеком, заслуживающим доверия.
— Мы должны научиться выходить за пределы подобного образа мыслей, — сказал Гэндзи. — Если Япония хочет войти в число мировых держав, она должна перестать придавать подобное значение происхождению и сосредоточиться на личных качествах. Не следует автоматически приписывать сыновьям свойства отцов.
— Да, господин, — отозвался Хидё, но по тону было ясно, что Гэндзи его не убедил. Он был одним из тех, кто выжил, угодив шесть лет назад в засаду, коварно устроенную Каваками у монастыря Мусиндо. По обучению и личным склонностям Хидё был самураем старой школы. Единственной движущей силой, доступной его пониманию, была месть, и он полагал, что все самураи таковы — за исключением князя Гэндзи, которого Хидё считал единственным и неповторимым, внушающим благоговейный трепет провидцем.
— Нам стоит встретиться с князем Саэмоном, — сказал Гэндзи Хидё. — Нужно действовать быстро, пока ситуация не вышла из-под контроля. Горячие головы могут решить, что настало время развязать войну против чужеземцев.
— Слушаюсь, господин. Я соберу людей.
— Не стоит. Довольно будет, если ты пойдешь со мной.
— Господин… — начал было Хидё, но Гэндзи остановил его.
— Нам следует продемонстрировать доверие. Нехватка доверия сейчас опаснее, чем нехватка телохранителей. — Гэндзи повернулся к Эмилии и спросил по-английски. — Вы поняли?
— В основном да, — отозвалась Эмилия. — Пожалуйста, будьте осторожны.
— Обязательно, — с улыбкой произнес Гэндзи. Он поклонился и ушел.
Эмилия вернулась к новому свитку и слово за словом разобрала первый абзац по словарю. Сомнений быть не могло. Здесь было написано именно это: «Князь Нарихира узнал от посетителя, что прибытие Американской красавицы в замок „Воробьиная туча“ возвестит окончательную победу клана Окумити». При первом прочтении Эмилию больше всего заинтриговало встретившееся здесь слово «американский». Но теперь, когда Гэндзи уверенно заявил, что пророчества приходят лишь в видениях, более загадочным сделалось слово «посетитель». Тех, кто приходил во дворец «Тихий журавль», чтобы повидаться с Гэндзи, именовали «окияки-сама», что означало «гость». Автор свитка вместо этого использовал слово «хомонса». Эмилия перевела его как «посетитель». Но если дословно, оно означало скорее «тот, кто приходит к другим».
Внезапно Эмилия осознала, в чем еще заключается разница между этими двумя терминами, и ее отчего-то пробрал озноб.
Гостя приглашают, или, по крайней мере, ожидают.
Посетитель может явиться и незваным.
Во время заседания совета князей мысли Гэндзи то и дело обращались к Эмилии.
Конечно же, это он каждый день приносил Эмилии розу. Хотя между ними ничего не было сказано, Гэндзи предполагал, что Эмилия знает, что он знает о ее чувствах. Сама она наверняка уверена, что он относится к ней по-дружески, и не более того. Именно так он себя вел. Но не зашли ли его предположения слишком далеко? Если бы Эмилия была японкой, он был бы полностью в них уверен. Но она, несомненно, не была японкой, и потому Гэндзи не был уверен ни в чем. Ну, почти ни в чем. Он знал, что она любит его. В отличие от Гэндзи, Эмилия совершенно не способна была убедительно притворяться.
Но и его притворство не могло тянуться вечно. Сегодня, во время их дневной совместной трапезы, его до боли взволновало уже одно то, как она ела — движения ее губ, изящный поворот руки, держащей сэндвич, приоткрывшиеся губы, к которым она подносила чашку. Если столь обыденные действия способны взволновать его настолько, что он теряет дар речи, ясно, что он уже достиг пределов своего самоконтроля.
Если бы Эмилия узнала о его чувствах, то преграда, мешающая ей изъявлять свои чувства, исчезла бы. И это, согласно явившемуся ему пророческому видению, привело бы к ее безвременной смерти. В видении Гэндзи узрел смерть Эмилии при родах. Она обеспечит выживание клана и, свершив это, умрет сама. Гэндзи не мог смириться с этим. Он отказывался считать это чем-то неотвратимым, в отличие от видений его деда, и полагал, что это было предостережение. Его дед получал совершенно точные предвестья. Гэндзи же предпочитал считать свои видения предостережениями. И он учел это предостережение. Он не позволит себе стать для Эмилии кем-то более близким, чем этот предполагаемый тайный воздыхатель.