О, нет! И это тогда, когда дела наконец-то пошли на лад! Разве он не был безоговорочно верен — князю Гэндзи, господину Таро и влиятельному господину Хидё, супругу госпожи Ханако? Неважно, кто из них одержит верх в этой паутине заговоров, и кто потерпит поражение — если и вправду кто-то из них к заговору причастен, чего, конечно же, Цуда не мог знать в точности, — он-то точно ни в чем не виновен! Однако же это именно его искалеченное тело насадят на кол. Это он будет умирать в мучениях, исходя криком. Всех членов его семейства тоже казнят, а все его имущество конфискуют. Что за несправедливость! Есть ли предел жестокой, безграничной алчности самураев?
— Спасибо, что пришли повидаться с нами, — сказала госпожа Эмилия. — Я уверена, что вы очень загружены делами строительства.
— Я никогда не буду настолько загружен, чтобы не быть к вашим услугам, госпожа Эмилия. И, конечно же, к вашим, госпожа Ханако. Если, конечно, я действительно могу оказать вам услугу, вам достаточно…
— Спасибо, Цуда, — оборвала его Ханако. Она знала, что архитектор будет говорить и говорить ни о чем, если она его не остановит. Все простолюдины делались угодливы в присутствии знати, но угодливее всех держались те, кто имел дело с деньгами, как тот же Цуда. Причина этого крылась в том, что почти все самураи и значительная часть князей погрязла в долгах, и князья время от времени избавлялись от долга, под тем или иным предлогом избавившись от соответствующих торговцев и ростовщиков. Даже сёгун, и тот неоднократно это проделывал.
Нервозность Цуды усиливал еще и тот факт, что он подтасовывал счета таким образом, что стоимость происходивших под его руководством работ возросла примерно на десять процентов. Несчастный бедолага понятия не имел о том, что в силу сложной расстановки поверенных, уполномоченных, доверенных лиц и тому подобного, он был не главным владельцем своего банка, а скорее чем-то наподобие управляющего. Настоящим же хозяином был, конечно, князь Гэндзи. Благодаря предкам-провидцам, клан Окумити уразумел роль денег давным-давно, когда другие кланы все еще мыслили категориями рисовых полей как мерила богатства.
Ханако знала об этом, потому что князь Гэндзи поручил ей помогать господину управляющему содержать в порядке финансовые дела клана, и она занималась этим вот уже пять лет.
Она сказала:
— Мы не станем отнимать у вас ваше драгоценное время сверх необходимого. Всего лишь несколько вопросов, касательно сундучка со свитками, который недавно прислали госпоже Эмилии в Эдо.
— Да-да, госпожа Ханако, госпожа Эмилия. — Цуда поклонился обоим женщинам по очереди, поскольку был не вполне уверен, к кому же ему следует обращаться. — Я надеюсь, он дошел в точности таким же, каким я его обнаружил — то есть, закрытым?
С одной стороны, говорила с ним сейчас госпожа Ханако. С другой, вопросы определенно исходили от госпожи Эмилии. Кроме того, следовало считаться еще и с тем, что госпожа Ханако была подлинной японской благородной дамой, женой старшего военачальника клана — человека чрезвычайно мрачного и наводящего страх, даже более устрашающего, чем господин Таро, — а госпожа Эмилия, хоть ее и величали «госпожой», тем не менее являлась чужеземкой — неоспоримый факт. Но, с другой стороны, нужно было учитывать и еще один факт: госпожа Эмилия была близким другом князя — возможно, ближайшим из близких, если верить слухам, к которым он, конечно же, не питал ни малейшего доверия и не позволял себе по этому поводу никаких неподобающих мыслей…
— Мы хотим знать, где именно в замке нашли этот сундучок, — сказала Эмилия.
— О, прошу меня простить, если мое сопроводительное письмо или мой посланец вызвали у вас впечатление, что сундучок нашли в замке. На самом деле, он был найден в чрезвычайно любопытном месте и очень странным способом.
Госпожи многозначительно переглянулись. Но что скрывалось за этими многозначительными взглядами, Цуда не понял. Ну да ничего, об этом он поразмыслит потом, когда у него будет время обдумать эту встречу на досуге.
— Или, быть может, мне следовало бы сказать — в самом благоприятном месте и самым уместным способом.
— Где его нашли? — спросила Ханако.
Цуда с трудом поспевал за госпожами. Он не привык ездить верхом. Хотя он мог себе позволить купить и содержать коня — или десять, если уж на то пошло, — он редко на него садился. Ему не хотелось выглядеть чересчур самоуверенным. Традиционно верхом ездили только самураи, и никогда — крестьяне, а самураи этого княжества на протяжении столетий славились своим искусством конного боя. Цуда прекрасно понимал, какую горечь испытает самурай — особенно пеший, — завидев его на коне, а если случится так, что этот конкретный самурай окажется его должником, то его горечь с легкостью может перерасти в смертоносную ярость. Было и еще одно обыденное соображение, сопряженное не столько со страхом, сколько с утомительной обязанностью. Всякий раз, когда Цуде довелось бы проезжать мимо самурая, он был бы обязан сойти с коня и поклониться, поскольку он не имел права физически находиться выше того, кто стоял выше него на социальной лестнице. Если же он и так уже стоял на земле, кланяться было куда проще.