Мистер Штраус, обсуждая вопросы генетики, предупредил Макото, что эта наука находится еще в состоянии становления, и ей еще многое предстоит выяснить, особенно в том, что касается более сложных организмов. Он сказал, что вопрос о рецессивных и доминантных признаках значительно усложняется. Да это и не удивительно — ведь люди намного сложнее душистого горошка. Возможное количество составных частей, способных сыграть свою роль в определении этих признаков, просто поражает воображение, не так ли? Макото согласился с ним. И все же…
Он было подумывал задать этот вопрос родителям напрямую, но быстро отказался от этой идеи. Мать будет все отрицать, не моргнув и глазом, а отец — или, быть может, правильнее будет сказать «отчим»? — если уж он считает себя обязанным лгать, никогда не скажет правды.
Одолеваемый сомненьями и отчаяньем, Макото сделался мстительным. Но кому ему было мстить? Что было не в порядке? Кто был в этом повинен? А он сам — какой вред ему причинили? Он был богат — возможно, богаче всех своих сверстников в Сан-Франциско. Да, нельзя было не признать, что некоторые люди, принадлежащие к его социальной прослойке, презирали его, но никто не осмеливался оскорблять его в лицо. Этому препятствовали богатство семейства Старков и политические связи Мэттью Старка — а если не они, так более веские страхи.
Пять лет назад некий соперник Старка по развивающемуся сахарному бизнесу был найден плавающим в заливе. Отчасти его объели акулы, но часть тела сохранилась; и на торсе нетрудно было разглядеть огнестрельную рану — пуля вошла прямо в сердце. Хотя соперничество в данной сфере прекратилось, что, несомненно, было на руку Старку, никто не высказывал предположение, что он как-либо причастен к этой загадочной и прискорбной кончине. Лишь одна из городских бульварных газетенок решила иначе и напечатала статью, в которой связывала Старка с еще несколькими нераскрытыми преступлениями, включая совершенно смехотворные замечания насчет убийств, совершенных на Диком Западе и в Японии. Само собой, никаких имен там не называлось, но все было очевидно и так. Две недели спустя после публикации здание, в котором размещалась редакция газеты, сгорело, а вместе с ним и издатель газеты, он же редактор. Все указывало на то, что это был несчастный случай. Редактор был известным пьянчугой. Согласно командиру пожарных, жертва, должно быть, уронила керосиновую лампу, когда впала в обычное для него в вечернее время состояние опьянения. Однако же, теоретически существовала возможность того, что за этим происшествием крылось нечто более зловещее. И потому все всегда держались очень вежливо, хотя и не всегда приветливо и дружелюбно.
Три года назад Макото завершил домашнее обучение и поступил в Калифорнийский университет, который совсем недавно переехал в новый университетский городок, расположенный в Беркли-хиллз. Это было первым реальным опытом Макото в общении со сверстниками. И, к несчастью, среди этих сверстников оказался один молодой здоровяк по имени Виктор Бартон, чей отец был видной шишкой в Партии рабочих людей, ярой антикитайской группировкой, которая, как поговаривали, имела значительные шансы выиграть следующие губернаторские выборы. Бартон, который явно был не в состоянии отличить китайца хотя бы от негра, не то что от японца, постоянно называл Макото то «желтым ниггером», то «китаезой». Макото, следуя совету отца, игнорировал Бартона, хотя иногда это становилось весьма затруднительным. Однажды Бартон не появился на занятиях, а его приятели-студенты отчего-то сильно нервничали. Позднее Макото узнал, что накануне на Бартона, возвращавшегося домой из таверны, кто-то напал. Нападающие, приближения которых Бартон не увидел и не услышал, и даже не знал, сколько их было, сломали ему правую ногу в колене, правую руку в локте и челюсть — посередине. Травмы были таковы, что Бартон оказался не в состоянии ни пользоваться костылем, ни внятно разговаривать, что с неизбежностью повлекло за собою его уход из университета.
После этого все снова сделались исключительно вежливы с Макото.
Макото спросил Сёдзи и Дзиро, двух японцев-клерков, работающих в объединенной компании «Красная гора», не знают ли они, что случилось с Бартоном. Он задал этот вопрос во время их ежедневной тренировки по рукопашному бою, в котором оба японца были весьма сведущи, поскольку до переезда в Калифорнию являлись самураями на службе у мистера Окумити. Макото всегда разговаривал с ними по-японски, как и они — с его матерью.