Выбрать главу

— Что это? — спросил Киёри.

Решив, что он обнаружен, Сигеру опустился на колени и поклонился. Он заколебался на миг, не зная, что сказать, и пока он мешкал, Киёри заговорил снова.

— Тогда я согласен.

Сигеру быстро поднялся. Так значит, этот человек все еще там! Он снова заглянул в комнату. Киёри смотрел прямо перед собой; он заговорил, как будто обращался к сидящему перед ним человеку.

— Это исключительно нечестная просьба, — сказал Киёри. — Вы хитростью вынудили меня согласиться сделать то, чего я поклялся не делать, поклялся своей честью и жизнью.

Сигеру отпрянул. Ему вдруг сделалось холодно. До него донесся голос отца.

— Хорошо. Но только на одну ночь.

Сигеру отступил. Сперва он двигался осторожно, а потом опрометью бросился прочь из замка. Отец не может помочь ему, поскольку он тоже безумен. Киёри разговаривал с женщиной. Это могла быть госпожа Садако, супруга Киёри и мать Сигеру. Это было бы достаточно скверно. Госпожа Садако умерла вскоре после появления Сигеру на свет. Но Сигеру не думал, чтобы госпожа, с которой беседовал князь, была его матерью. Говоря о нарушенном обещании, Киёри перешел на особый, заговорщический тон. Он никогда бы не стал разговаривать подобным образом с собственной женой — даже с призраком собственной жены.

Высокая башня замка «Воробьиная туча», в которой Киёри проводил много времени в одиночестве, пользовалась дурной славой: поговаривали, будто там появляются привидения. Говорили, будто неясные тени сумерек здесь часто напоминают пятна крови. Но о местах, где произошли трагедии, всегда бродят подобные истории — а в каком из замков Японии не было своих трагедий? В данном конкретном случае трагедия была сопряжена с предательством, убийством и отвратительной резней, едва не истребившей клан Окумити еще на заре его существования. Это произошло на исходе десятого года правления императора Го-Нидзё.

Госпожа Сидзукэ, принцесса и ведьма, провела последние часы своей жизни в этой самой башне.

Его отец якшался с упырем, умершим более пятисот лет назад.

1311 год, замок «Воробьиная туча».

Сидзукэ и Аямэ смотрели в окна высокой башни, наблюдая, как три колонны воинов движутся к «Воробьиной туче».

— Как ты думаешь, сколько их там? — спросила Сидзукэ.

— Шесть сотен идут с востока, три сотни — с севера, и еще сотня с запада, — ответила Аямэ.

— А сколько нас?

— В башне шестнадцать ваших придворных дам. Тридцать мужчин, все — прямые вассалы господина Чиаки, ждут предателей у ворот замка. Они придут сразу же, когда их позовут. На розыски господина Чиаки разосланы гонцы. Возможно, он прибудет прежде, чем начнется штурм.

— Возможно, — сказала Сидзукэ, зная, что этого не произойдет.

— Я поняла, что мне трудно смириться с мыслью о том, что Го предал князя Хиронобу и вас. А не могло ли случиться что-либо иное?

— Го устроил так, чтобы Чиаки в критический момент здесь не было, — сказала Сидзукэ, — поскольку он знал, что верность его сына нерушима. Само отсутствие Чиаки служит доказательством. Го не желал убивать его вместе со мной.

— Как жестока жизнь! — сказала Аямэ. — Господин Хиронобу умер бы в детстве, если бы не Го. Без стойкости и мужества Го он не дожил бы до того момента, когда его провозгласили князем. И вот теперь такое. Почему?

— Зависть, алчность и страх, — ответила Сидзукэ. — Они уничтожили бы само небо, если бы боги хоть на мгновение утратили бдительность. А мы здесь, внизу, куда более уязвимы.

Они посмотрели, как людские потоки сливаются, образуя огромное озеро. Задолго до того, как солнце село за горы, во вражеском лагере вспыхнули костры.

— Почему они ждут? — спросила Аямэ. — На их стороне подавляющее превосходство в силах. Тысяча против неполной полусотни.

Сидзукэ улыбнулась.

— Они боятся. Приближается ночь. Время, когда хозяйничают ведьмы.

Аямэ рассмеялась.

— Глупцы! И они еще стремятся править миром!

— Таковы устремления глупцов, — отозвалась Сидзукэ. — Передай моим дамам и самураям Чиаки, чтобы они отдохнули. На некоторое время нам ничего не грозит.

— Да, моя госпожа.

— Ты можешь пока не возвращаться, Аямэ. Со мной все будет в порядке. Побудь с сестрой.

— Вы уверены, моя госпожа? А как же ребенок?