Го смеялся над ними. Его мать — мошенница, пекущаяся лишь о своих интересах и ловко дурачащая всех остальных.
Теперь же, в Японии, когда над головой у него грохотали копыта десяти тысяч незримых коней, он не мог смеяться. Что-то надвигалось.
И Го не верилось, что это будет нечто хорошее.
— Ох!
Этот негромкий возглас прозвучал сразу же после того, как на Го налетело чье-то мягкое тело. Го увидел женщину, распростершуюся у его ног.
— Прошу прощения, — сказал Го, мысленно проклиная свою неуклюжесть. Под открытым небом, верхом на лошади Го был таким же ловким и проворным, как драконьи танцоры, пролетавшие через пламя костров нюргенских орд. Но в помещении его подвижность становилась подобна подвижности упряжного быка. — Я не заметил.
Он протянул руку, чтобы помочь женщине подняться. Та тихо ахнула и засмущалась.
Она была очень красивой. И очень молодой. Лишь благодаря тому, что их тела прижались друг к другу при столкновении, Го мог сказать, что это женщина, а не девочка. Но это была женщина в первом расцвете женственности. По ее одежде и изяществу движений Го понял, что это благородная дама, вероятно — дочь кого-то из гостящих здесь господ. Их здесь было много. Одержанная Хиронобу невероятная победа внезапно сделала его самым завидным шестилетним женихом к югу от Внутреннего моря.
— Вы ушиблись? — спросил Го.
Столкновение было не очень сильным. Никакая дочь нюргенов от него не упала бы, а если бы и упала, не лежала бы на земле так долго. Нюргенки ездили верхом и стреляли из лука не хуже мужчин, и лишь воин, способный превзойти девушку в этих искусствах, осмелился бы ухаживать за ней. А жены и дочери японской знати были совсем иными. Они гордились своей слабостью. Точнее говоря, они всегда притворялись куда более слабыми, чем были на самом деле. Го однажды увидел, как его собственная жена, тогда еще любимая наложница господина Масамунэ, отца Хиронобу, сломала пьяному самураю ключицу. Этот самурай, вассал другого господина, не зная, кто она такая, схватил ее за запястье. Она быстро взмахнула рукой. В следующий миг самурай полетел кубарем и врезался в колонну. Чуть-чуть правее, и он сломал бы себе шею.
«Как ты это сделала?» — спросил ее тогда Го.
«Что сделала, господин Го?»
«Бросила этого человека».
«Бросила его? Я? — Она прикрыла лицо рукавом и хихикнула. — Я такая маленькая и слабая, мой господин, как я могу кого-то бросить? Он был пьян. Он поскользнулся. Вот и все».
Нет, это было не все. Но она так ничего больше и не объяснила, даже когда они поженились. Даже теперь, после десяти лет совместной жизни и рождения их сына, Чиаки, она по-прежнему не желала об этом говорить.
«Это такая тайна, да?»
«Разве у женщин может быть что-нибудь такое, что заслуживало бы возвышения до уровня тайн?» — со смехом отвечала она.
«А если я попытаюсь сделать что-нибудь такое, что тебе не понравится, ты и меня бросишь?» — спросил Го.
«Все то, что угодно вам, не может мне не понравиться, мой господин. Ведь вы — мой супруг».
«А если я пожелаю причинить тебе боль?»
«Значит, я буду счастлива испытывать боль».
«А если только мучительная боль сможет доставить мне радость?»
«Значит, мучительная боль станет радостью, мой господин».
Го расхохотался. Он просто не мог удержаться. На самом деле, ему не верилось, что она зайдет настолько далеко, но она говорила столь серьезно и твердо, что он просто уже не мог удержаться.
«Я сдаюсь, — сказал он. — Ты победила».
«Как я могу победить, если я уступаю вам во всем?» — сказала она.
«Не знаю, — отозвался Го, — но как-то тебе это постоянно удается. Разве не так?»
Она улыбнулась.
«Вы хотите сказать, что я выигрываю, проигрывая? Это же бессмыслица, мой господин».
Интересно, — подумалось Го, — а эта юная женщина тоже знает, как швырять мужчин? На вид это казалось маловероятным. Она выглядела очень хрупкой, даже на фоне здешних женщин, постоянно подчеркивающих свою хрупкость. Она подождала, пока Го отступит на шаг, потом с некоторым усилием поднялась на ноги. Кажется, она повредила себе правое бедро. Она попыталась сделать шаг, но не удержалась на ногах и снова начала падать. Но Го был начеку. Он ее подхватил.
Она снова охнула, так же тихо, как прежде.
Она ухватилась за его руку и повисла на нем. Но Го не чувствовал тяжести. Она была не только очень красивой и очень молодой, но еще и очень легенькой. Возможно, она, в отличие от остальных, и вправду была насколько хрупкой, насколько казалась. Хотя она по необходимости и опиралась на Го, взгляд ее был неотрывно прикован к нему, и в глазах светился страх, как будто она охотнее пустилась бы от него наутек, чем цеплялась бы за него.