Запыхавшись, они доходят до второго этажа.
— Ему следовало бы установить лифт, — говорит Ингмар Юханссон.
— Должно быть, слишком дорого, — отвечает Ёте Линдман.
— У него есть на это средства.
— Может, нам посмотреть его в подвале?
— Ну его к черту! Что там внизу может быть, если не застенок? Знаешь, «железная дева»[18] и такой одинокий стул посреди комнаты…
— Черт. Не знал, что у тебя такая богатая фантазия, — говорит Линдман.
Они бродят по комнатам.
— И здесь он живет… — задумчиво произносит Юханссон.
— Какие странные картины, — шепчет Линдман, когда они входят в комнату с множеством огромных фотографий, представляющих фигуру Иисуса, погруженную в какую-то желтую жидкость.
— Думаешь, это моча? — спрашивает Юханссон.
— Черт его знает.
Большая пластмассовая скульптура, представляющая розового и фиолетового медведей с саблевидными зубами, украшена драгоценными камнями; горящие глаза зверей похожи на алмазы.
На другой картине изображены камбоджийские военнопленные, которых как будто гонят вон из комнаты.
Мебель словно из каюты корабля: прямые линии, черно-белые краски, формы, какие Линдман видел в журналах по дизайну, просматриваемых им в парикмахерской.
— Ну и дела! Во что только люди не вкладывают свои кровные! — восклицает Юханссон.
— Петерссон, Петерссон! Мы уже здесь!
— Пора на охоту! Косули ждут!
Они останавливаются, ухмыляясь друг другу, а потом снова нависает холодная тишина.
— Как ты думаешь, где он может быть? — спрашивает Линдман, расстегивая свою зеленую куртку и утирая пот со лба.
— Понятия не имею. Может, где-нибудь снаружи? Здесь, в замке, его нет, иначе он бы услышал нас.
— Но автомобиль стоит внизу. И дверь не заперта.
— Чертов щеголь!
Они разглядывают вывешенные в ряд выглаженные хлопчатобумажные рубашки всех мыслимых расцветок.
— Ты ведь не отказался бы от такой?
— Что ты думаешь о нем? — спрашивает Юханссон.
— О Петерссоне?
— Нет, о Господе Боге. О Петерссоне, конечно.
Юханссон смотрит на Линдмана, разглядывая горестные морщины вокруг его глаз и рта, глубокие борозды на лбу. Он знает, что Ёте долгое время жил один, с тех пор как пятнадцать лет назад от него ушла жена. Она ездила на конференцию в Стокгольм и там совсем спятила, так что не смогла больше оставаться в сельском доме. Кто-то, должно быть, хорошо вправил ей мозги там, в Стокгольме. А потом он встретил русскую, экспортный экземпляр.
— Что я думаю о нем? — переспрашивает Линдман, причмокивая губами. — Он, похоже, не собирался отменять аренду. А насчет всего этого дерьма, что мы должны являться по первому его зову, как холопы какие-нибудь… Ну что здесь скажешь?
Юханссон кивает.
— Ты знал его раньше? — спрашивает Линдман спустя некоторое время.
Ингмар качает головой.
— Он как будто вырос в Берге. О его делах я не слышал ничего. Я никогда не интересовался такими вещами.
Юханссон смотрит на блестящие глаза гигантских медведей. Неужели там настоящие алмазы?
— И ему понадобился непременно этот замок.
— Может, он за что-то зол на графа?
— Да, на такого есть за что злиться.
Они останавливаются в одной из комнат и смотрят друг на друга.
— Ты слышишь что-нибудь? — спрашивает Юханссон.
Линдман кивает.
Снаружи доносится отчаянный собачий лай.
— Она чем-то напугана, — замечает Ёте.
Оба стоят в молчании еще некоторое время, прежде чем подойти к окну.
Проплывающее мимо низкое облако на глазах развеялось туманом и мелкими каплями осело на стекле. Ёте и Ингмар ждут, когда это облако, или туман, рассеется, и слушают тревожный собачий лай. Потом озирают окрестности: ельники, сосны, поля. Полоса тумана застилает ров.
— Красиво, — замечает Юханссон. — Ты видишь собаку?
— Нет.
— Да, я понимаю графа, любившего эту землю.
— Должно быть, ему неуютно в городе.
Ингмар Юханссон ухмыляется и переводит взгляд во двор. Внизу, на присыпанном гравием склоне замкового холма, стоит «Рендж Ровер» Петерссона и автомобиль, на котором они приехали. Но вот туман надо рвом рассеивается, и они замечают собаку, чье темное тело вздрагивает каждый раз, когда она поднимает голову к небу и лает.
— Она кого-то видит, — говорит Линдман. — Может, косуля упала в воду?
Вода во рву черная, тихая. По берегам слабо мерцают зеленые фонари.
18
«Железная дева» — орудие пытки, представлявшее собой сделанный из железа шкаф, изнутри утыканный гвоздями, в виде женщины, одетой в костюм горожанки XVI века.