Журналистам нужна конфетка, реклама, хорошо продаваемая история, удовлетворяющая человеческую потребность общения с насилием и смертью на почтительном расстоянии от них.
«Совсем как в дешевом детективе, — думает Малин. — Действительность имитирует вымысел».
Никто из полиции или пожарной команды не решился въехать на склон замкового холма из боязни уничтожить протекторы колес, или какие-нибудь отпечатки ног, или следы борьбы на гравии — что-нибудь из того, что может обнаружить здесь Карин Юханнисон. Малин видит, как Карин возится возле «Рендж Ровера», фотографирует, качает головой, утирает дождевые капли со лба. Даже в желтом дождевике эта женщина умудряется сохранять гламурный вид.
Она кивает подошедшему к ней Харри, и тот плотнее укутывается в свой темно-синий плащ.
«Слишком уверенный кивок», — замечает Форс, увидевшая за этим нечто такое, о чем не хочет ничего знать. Правда всегда открывается как после хорошего похмелья, проливающего новый свет на вещи, как необыкновенная ясность видения в состоянии вялости и апатии.
Но что я, собственно, знаю об их отношениях? Вероятно, все мои подозрения не более чем плод моего воображения.
Малин не узнает никого из водолазов, и слава богу. Хотя они, конечно, знают и кто она такая, и все про их отношения с Янне.
Лучше забыть о том, что произошло вчера, и, поблагодарив судьбу за этот случай, думать о жертве убийства в замковом рву: кто он был, как туда попал. Форс смотрит на водолазов в черных костюмах и желтых масках, медленно поднимающихся из воды на толстых канатах.
Карин стоит рядом с ней и Харри. Дождевые капли летят почти горизонтально и бьют в глаза. А вдали, у границы леса, в двухстах метрах за рощей, движутся низкие клубы тумана.
— Осторожно, — предупреждает Карин водолазов, приблизившихся к трупу. — Как можно аккуратнее.
Они закрепляют веревку вокруг тела и делают знак третьему участнику команды, стоящему с лебедкой на мосту, поднимая большой палец. Потом слышится звук работающей лебедки — и тело, осторожно придерживаемое водолазами, медленно ползет вверх.
— Чертово утро, — ворчит Харри.
Рядом стоит Свен Шёман в зеленом плаще. Даже он присоединился к ним сегодня.
— Что вы думаете обо всем этом?
— Вряд ли он прыгнул туда сам или свалился, — отвечает Малин. — Взрослые мужчины редко падают в воду, разве что совсем пьяные, или в случае сердечного приступа или чего-нибудь в этом роде.
— Что касается Петерссона, то ему было всего около сорока пяти. Это не возраст для сердечного приступа.
— Да, ему, конечно, кто-то помог.
— Скорее всего. Будем знать точно, как только трупом займется Карин.
Малин кивает.
— Если это Петерссон и он был убит, то все это дело — голубая мечта журналиста.
— Осторожно! — кричит Карин.
Тело, поворачиваясь, поднимается из воды и повисает, раскачиваясь, в воздухе. С желтой ткани дождевика, коричневых брюк и черных кожаных сапог капает вода, окрашенная в красный цвет.
Плащ изрешечен множеством дыр, и в нескольких крупных отверстиях сквозит израненное тело, вдоль которого тоненькими ручейками стекает кровь, смешиваясь с дождевыми струями. «Кровавый дождь, — думает Малин. — Нет, ты свалился туда не потому, что был пьян».
Маленькие серебристые рыбки, выпадающие изо рта жертвы, трепыхаются в воздухе, словно брошенные младенцы, на пути в родную стихию.
«Рыбки-змейки», — замечает про себя Малин.
Один черный глаз глядит куда-то в дождь и оседающий во рву туман, другой закрыт.
«Ты выглядишь удивленным, — думает Форс. — Хотя ты ли это?»
Я выгляжу удивленным?
Едва ли.
Вокруг меня больше нет воды.
Я больше не вспоминаю тебя, мама, вместо этого я вишу здесь, уставившись на ров, на замок, на незнакомых мне людей.
Я вижу Хови и слышу его лай, теперь еще более беспокойный. Замечает ли он дырки в моем теле? Я знаю, что их много, но я не чувствую боли, только ветер, проникающий внутрь меня.
Кто они, эти люди?
Чего они хотят от меня?
Или это русские солдаты, о которых рассказывает легенда?
Я медленно ползу вверх, навстречу жужжащему звуку, поворачиваюсь еще и еще раз, но не испытываю головокружения. И так я поднимаюсь на мост, поддерживаемый парой крепких рук, а потом медленно опускаюсь всем своим окровавленным, окоченевшим телом. Раздается звук, напоминающий шлепок по воде, — и вот я снова лежу на земле.
Подо мной черный пластик. Откуда я это знаю, если лежу на спине и ничего не вижу и не чувствую?