Большая деревянная доска объявлений, ютившаяся на двух, вкопанных в землю столбах пестрела убранными под стекло, оттисками меню и какими то объявлениями. Её ободок была покрыт затейливой резьбой, изображавшей, что-то фольклорное. Меню, сообщало часы работы питейного зала, и предлагало длинный список из неизвестных мне блюд. Соседняя листовка, предупреждала об опасности городских пожаров, а слегка закрывающий её плакат, приглашал постояльцев заселяться в это очередное «лучшее заведение в городе» в любой, даже самый неурочный час.
Вздохнув и перехватив покрепче сумку, я направился к входу. Пройдя под переплетением ветвей, стянутых вершинами крон в живую арку, каких-то изящных лиственных деревьев, погрузился в пахнущий мокрой листвой сад. Поднялся на оформленную под орнаментальный стиль северных провинций широкое крыльцо, превращённое в летнюю веранду и прошествовав вдоль пустующих столиков, оказался перед массивной двустворчатой дверью.
Внутри питейного зала, занимавшего почти весь первый этаж особняка, было: темно немноголюдно и шумно. В дальнем углу, почти рядом с барной стойкой и дверью ведущей, судя по всему на кухню, под светом масляных ламп, что-то отмечали несколько необычайно громких, богато одетых людей. Несмотря на поздний час, они матерились, поминая через слово Эзмора, стучали пивными кружками о столешницу, распевали дурными голосами песни, кричали друг на друга и взрывались заливистым гоготом, не забывая поглощать выставленные на стол закуски, кидая огрызки и кости через соседние столики в большую мусорную бадью.
В тот момент, когда девушка-официантка проходила мимо, они ненадолго умолкали, но только для того, чтобы попытаться по очереди ухватить её за аппетитный зад и тут же шумно радовались успеху удачливого собутыльника. Однако подобных побед у гуляк было немного. Женщина ловко укорачивалась и иногда звонко шлёпала нахалов по рукам, от чего очередной неудачник пьяным голосом, что-то возмущённо орал, в то время как его собутыльники гогоча, аплодировали и одобрительно свистели в след призывно покачивающей бёдрами служанке.
За всем этим весельем хмуро наблюдала четверо угрюмых мужиков, в которых нетрудно было узнать ночных вышибал. Развалившись на стульях, они, тихо переговариваясь, сидели за большим круглым столом, установленным как раз напротив входной двери. Перед ними стояли крупные гранёные стаканы и несколько бутылок, в которых плескался какой-то напиток сине-зелёного цвета. Охранники лениво потягивали его, слегка морщась после каждого глотка, и первое время совершенно не обращали на меня никакого внимания.
Немного подумав, я громко постучал в дверной косяк. Один из вышибал медленно повернул голову и, несколько секунд подслеповато щурясь, оценивающе глядел на меня, а затем, крякнув, поднялся со своего стула. Театрально щёлкнув ремнями подтяжек, перекинутых почему-то поверх заправленной в широкие мешковатые штаны толстого кафтана и поигрывая маленькой деревянной дубинкой, подошёл ко мне.
- Нус... чё мля пожаловали. Питейная закрыта не видно шоля. Приходите с утра. - подцепив подтяжки пальцами, сказал он.
Голос у него был высоким, совершенно не подходящим для столь внушительных размеров мужчины. От него сильно пахло мятой, алкоголем и чесноком, но даже это амбре было не в состоянии скрыть запах давно не мытого тела.
Взгляд его слегка осоловелых глаз бесцельно скользнул по моему перемазанному грязью плащу и поволока исчезла. На его неприятном лице расцвела кривая улыбка, обнажив два ряда крепких, жёлтых зубов.
- Мне нужна комната. - откинув капюшон на спину.
- Ха. Комната ему нужна, а может те ещо, баб подать? - в голосе прорезались глумливые нотки. - Здесь тебе не богадельня, бездомным не подаём.
- Вали в храмовый притон бродяжка драная! - присоединился к разговору ещё один вышибала, ловко выскользнув из-за стола. - Наши постояльцы - уважаемые люди! Дворяне и аристократы. Такому отрепью как ты нечего здесь делать.
Почти прокричал он и тут же бросил быстрый взгляд на дверь, ведущую в кухню.
- Ога! Вали-ка ты отсед шваль, пока кости то не пересчитали. - поддержал его ещё один, так же искоса поглядывая через плечо.
Вся четвёрка уже собралась вокруг меня. Здоровые детины, метра под два каждый, бандитские рожи, выбитые зубы, рваные щёки и застарелые шрамы, покрывающие бритые головы. Контингент явно уголовный, непонятно каким образом оказавшийся здесь в роли себе явно не свойственной.
Заводилой в этой компании был высокий крепкий мужик неприятной внешности, единственный правый глаз которого очень нехорошо поблескивал. Левый, прикрывала дорогая кожаная повязка, испещрённая золочёным, едва различимым в полутьме тиснением. Она была неаккуратно надвинута на глазницу, от которой по всему лицу словно лучи расходились глубокие борозды.