Выбрать главу

Сестра помахала мне и не удержавшись, всё таки улыбнулась мне своей счастливой белозубой улыбкой. Погрозила кулачком и кивнула куда-то в глубь зала. Проследив за её взглядом, я ничего не заметил. За находящимися в зале людьми знакомыми лицами просто не было ничего видно. Но я чувствовал, что там меня кто-то ждал и стараясь не тревожить отдыхающих господ, двинулся дальше.

Пару раз меня окликали, и мне даже пришлось остановиться. Со мной поздоровался и долго жал руку худой и поджарый лейтенант с задорно топорщащимися гусарскими усиками. Его имени я не знал, но помнил в лицо. Пару лет назад, на дальнем западе.

Пробиваясь к своим, сквозь идущий в наступление на Новый Оэрлэн авангард загнарасскийх войск, моему отряду довелось вывести из под атаки заграссцев его людей. Их тогда посекла картечью непонятно как оказавшаяся у халфлингов пушка и его тело, было одним из немногих кого моим «Медведям-шатунам», удалось вынести с поля боя.

Ещё раз меня остановила незнакомая женщина. Одетая в простое красное платье крестьянка родом всё с того же дальнего запада. Она, заплакав, обняла меня и её три дочери, смущённо улыбаясь, не зная, куда деть задорно блестящие глазки глубоко поклонились.

Мне было необычайно неловко от этой немой сцены. Я помнил её и мне, было безумно стыдно, что я ничего не успел для неё сделать. Тогда, пять лет назад, я на острие удара возмездия влетел в деревню, занятую отрядом шариских халфлингов. Из живых в этом имперском поселении остался только мальчик и его трёхлетняя сестра, укрывшихся среди тюков сохнущего сена на верхнем ярусе огромного сарая. Их мать и три девочки постарше, вместе с остальными местными жителями болтались с вспоротыми животами на раскидистом дубе, растущем в самом центре деревни.

Врагов здесь уже не было. Вполне естественно, что мы, захоронив тела, забрали с собой сироток и я не видел ничего такого в том, что лично хлопотал об их принятии на воспитание в Чренторский Инженерный Колледж. В конце концов, дальнейшая их судьба зависела от них самих и если им, и суждено было когда-нибудь стать имперскими инженерами, то явно не в этом нежном возрасте.

Я извинился перед женщиной за нашу нерасторопность. И раскланявшись с девочками, собирался было продолжить путь, когда толпа стоящих передо мной погибших в боях однокашников расступилась и за их спинами я удел её.

Она сидела на небольшом ослепительно белом диванчике с золотыми подушками и что-то вышивала. Лёгкое почти воздушное кремовое платье, ниспадающий поток прямых бледно платиновых волос и бледная почти алебастровая кожа. Рядом с ней на полу, оседлав большой, почти с него размером пуфик, резвился незнакомый мне мальчуган. Года четыре, пять от силы. В сердце больно кольнуло. Почувствовав мой взгляд, она подняла на меня свои огромные нефритово-зелёные, чуть лучащиеся глаза и улыбнулась, той нежной, искренней улыбкой которую всегда дарила только мне...

- Здравствуй любимый.

- З-здравствуй... - в горле мгновенно пересохло.

Слова царапали связки, вместе с болью рвались из груди, но голоса не было.

- Я уж и не чаяла, что нам выдастся, свидится раньше срока. - в её голосе сквозила прежняя теплота и нежность которых я незаслуживал.

Острые ушки предательски подрагивали, выдавая, как много всего хотела бы она сейчас мне сказать, но правила светского приёма...

- Н-Ниес... Ты прости меня, если сможешь.

- Мне не за что тебя прощать. Всё случилось так, как случилось. К тому же Витя, если ты помнишь, именно я настояла на том, что мне стоит посетить тот приём. А ты, всё отговаривал меня. - Ниес слегка печально улыбнулась далёким воспоминаниям.

- Но я бы мог...

- Ты не мог. Не обманывай себя дорогой. Ты только мучаешь себя таким образом. - она встала и подойдя ко мне дотронулась до моего лица своими маленькими нежными ладошками. - Прошло десять лет, а твоя жизнь как будто застыла на месте. Остановилась тем зимнем вечером... Мне это не нравится!

- Но я... - моя рука накрыла её нежную почти прозрачную ручку.

Говорить было больно.

- Я знаю. После того дня, ты посвятил себя только одной женщине - Империи. Ты защищал её, охранял сон её детей и жестоко наказывал тех, кто посмел причинить ей боль.