Родриге был бледен и крепко сжимал сведённые в замок руки, Марфа же перебирая дрожащими пальцами алебастровые чётки, тихо-тихо шептала какую-то длинную, многоярусную молитву. Кажется, это была «Славься ты - поддержавший огонь в очаге!», но только с каким-то неуловимым для меня местным колоритом. Временами умолкнув, она неподвижно сидела, лишь изредка бросая тревожный взгляд в потемневшие окна.
Ещё одним пассажиром был молодой человек, на вид лет двадцати, а может быть двадцати пяти. Из-за особенностей его лица, я затруднялся точно определить его возраст. Тонкие, точёные черты, острый чем-то напоминающий птичий клюв нос, чуть раскосый разрез глаз и худощавое телосложение, делали его похожим на уроженца западных провинций, хотя никогда не видел у них таких необычайно чистых, зелёных радужек глаз.
Хмурый и неразговорчивый ехал он с нами меньше суток. Подсел в дилижанс часов в одиннадцать, ни с кем не общался, да и вообще кажется, я не слышал от него ни единого слова.
К тому моменту мы уже пару дней колесили по дорогам Новой Касталонии. Край этот будто растрескавшаяся крынка был испещрён паутиной рек, ручьёв, протоков и заводей между которыми, петляя от переправы к переправе, лежало полотно древнего тракта.
Перед очередным старым, словно сам мир состоявшим из пяти последовательных арок мостом, перекинутом через водные глади то ли «Верны», то ли «Вирны», экипаж остановил патруль Провинциальной Стражи. Солдаты, устроившие блокпост перед въездом на первый, лишь слегка изогнутый пролёт, разворачивали на дальние переправы всех желавших попасть на другую сторону этой широкой и полноводной реки.
О том, что послужило причиной закрытия моста, и как следствие нашей вынужденной остановки сообщить пассажирам никто не удосужился. Пока нам выделяли положенный почтовым каретам эскорт, а наш кучер и офицеры Стражи до хрипоты спорили: куда нас направить и сколько отправить с нами всадников сопровождения, около дверей фургона появился этот молодой человек. Не знаю уж как сумел он договориться с извозчиками и что те получили за свою сговорчивость, однако, не отвечая на приветствия супружеской пары, парень занял своё место и с тех пор почти не шевелился, игнорируя всё, что происходило вокруг.
Закутанный в щегольскую накидку, пошитую из серой обесцвеченной замши по заграничному крою, надвинув капюшон и откинув голову на спинку кресла, он полулежал напротив. На лицо его падали глубокие тени и я никак не мог видеть его глаза, хотя почему-то мне казалось, что он неотрывно сверлит меня взглядом.
По внешнему виду и манере держаться, его можно было с лёгкостью отнести к франтам мелко-дворянского происхождения. К тем, что называли себя «Новой Интеллигенцией». Надменные и самовлюблённые, в одежде предпочитающие давно вышедшие из моды дорогостоящие заграничные тряпки, они презирали всех окружающих и люто ненавидели тех, кто не разделял их так называемые «общеразумные ценности».
Особенной нелюбовью в этой среде пользовался простой люд, особенно проживающий вне стен крупных городов. Крестьян, шахтёров, да и рабочих - вообще всех, кто занимал низкое социальное положение в имперском обществе, они именовали «быдлом», военных - мясниками, а прочих: рабами и холуями. Народ отвечал им той же монетой. Заносчивых молодых аристократов откровенно не любили как в высшей среде, где их величали «потерянным поколением», а среди рабочего люда звали их не иначе как матерно, да с тройным приложением.
Сидящий напротив меня человек казалось, был прямой квинтэссенцией этой самой «интеллигенции» - «ново-инов» как сокращали это словосочетание малограмотные горожане стараясь не сломать себе язык на трудном и умном слове. Холодное отчуждение и высокомерность выдавали породу. Богатая шитая золотом отделка накидки, лишённая даже пятнышка грязи дорогущая замша, не знавшие дорожной пыли лакированные сапоги.
Единственное, что не вписывалось в образ - отсутствие шпаги, или рапиры. Оружия, которое среди ново-инов считалось «благородным» и которым многие из них умели очень неплохо пользоваться. Возможно, у него и были при себе какие-нибудь другие, не менее смертоносные «игрушки», но заметить их под ниспадающими волнами серой кожи мне так и не удалось.
Кстати, именно это было самым странным в этом загадочном человеке. В конце концов, есть тысяча и один способ как избавиться от грязи и всепроникающей дорожной пыли - были бы деньги. Однако, путешествовать вот так вот, безоружным, да ещё и в одиночку, пусть даже имея пару пистолетов, ножей или кинжалов, да хоть при наличии всего этого арсенала в кармане - непростительная глупость. Вопрос даже не в разбойниках, периодически собирающих кровавую дань с неосторожных путников. В конце концов, от стрелы пущенной из-под кроны придорожного дерева в спину не ожидавшей того жертве, не спасёт ни щит, ни меч, ни копьё. Просто, без бандитов, монстров и диких зверей, на лесных дорогах Империи всегда было полно и тех, кто не прочь полакомиться свежим мясом или выпотрошить карманы путешественника, но никогда не рискнёт нападать на человека, открыто носящего при себе оружие.