- Отбегался сифилитик... - прошипел Пиппилио, которого я после ухода Арисы поставил на колени, как и я глядя на своего бывшего подельника. - Будет теперь знать, как правильных пацанов кидать!
- Это ты-то у нас правильный пацан?- я похлопал лезвием по его щеке. - Или думаешь, исповедался и с тебя станется? Не милый человек, мы ещё с тобой пообщаемся...
- Вот это я тебе могу обещать ублюдок! - выплюнул он и заорал. - Парни я здесь! Валите козла!
Ещё несколько минут назад испуганное лицо, вновь раскраснелось. Желваки как шарики забегали под кожей, тело напряглось и Пиппилио, забыв про мой кортик, рванулся в тщетной попытке освободиться.
Куда ему болезному. Я был сильнее и после нескольких секунд борьбы и парочки легких, но болезненных тычков парень с этим вынужденно согласился.
- И что это было? Это что - твоя лебединая песня? Или может быть ты почесаться хотел? - продолжал я развлекаться, легко осаживая Пипи. - А я понял. Это ты своих дружков по запаху почуял!
- Смейся, пока можешь - но я, буду смеяться последним! - придушенно пропищал бугай.
- Это если тебе очень и очень повезёт. - улыбнулся я.
- Ты совсем дурак? - Пиппилио как мог, повернул свою картошкообразную голову. - У Карлоса всё схвачено. Мы всех местных служак купили с потрохами! Все под нами ходят. Ты не выйдешь из этой комнаты, ты...
- И как? Сильно это помогло Карлосу? - я изобразил на лице искренний интерес, хотя видеть меня мой собеседник просто не мог.
Пиппиллио заткнулся и с шумом задышал.
- Вот что дружок... А ну-ка встать?
Колено больно врезалось бандиту в позвоночник, заставляя повиноваться. Пипи издал сдавленный хрюк, резко дёрнулся, попытавшись схватить меня ха ногу своей лапищей.
Вопль боли заполнил комнату, вырвался в коридор и затих, растекавшись по всем закоулкам гостиничной пристройки. Бандит, баюкая раздробленную каблуком кисть, хныча, вынужден был повиноваться.
С того момента когда копна золотых волос эльфы скрылась от меня за спинами постояльцев, прошло довольно много времени, которое мы с Пипи провели за вполне светской беседой. Точнее он рассказывал, а я и наши зрители слушали истории об бравых похождениях и подвигах четвёрки вышибал. Это сейчас, чувствуя близкую помощь, хозяйский племянник пытался показывать свой
буйный нрав, а до этого, пел соловьём во всех подробностях, а порой не без гордости рассказывая о своих приключениях.
Вся его недолгая жизнь подчинялась исключительно удовлетворению собственных потребностей. История насильника и садиста, мучителя и палача дюжины женщин, каннибала - предпочитавшего поглощать свежее белое мясо с кровью, запеченное на мангале с соусами и тмином, вырезая его из ещё живых людей.
Эта жизнь двадцати пяти летнего убийцы не стоила не то, что ломаного гроша - она была дешевле придорожной пыли или смрада гнилого болота. Даже на меня накатывала дурнота в те моменты, когда он красочно, захлёбываясь слюной, живописал свои кулинарные изыски. И поэтому сейчас, я без колебаний делал то, на что не решился бы ни с кем другим. Хладнокровно калечил его, одну за другой ломая кости рук и рёбра, подготавливаясь к встрече с его дружками из охранки и заодно следя за тем, чтобы он не упал в обморок.
Пипилио вновь завизжал, когда выбитое из сустава и раздробленное мощным ударом плечо неестественно прогнулось под одеждой. Держа вышибалу за воротник, я заставил его отойти в угол комнаты, ногой отодвинув письменный стол и повалив перед собой переносной секретер господина Эльфордо. Некое подобие баррикады было готово, я выставил перед собой свой живой щит и кортик тут же привычным движением лёг на горло.
- Что-то не торопятся твои приятели спасать твою тушку. - усмехнулся я, хотя на самом деле сильно нервничал по этому поводу.
Пипиллио исхитрился как-то повернуть голову, наши взгляды встретились. И я увидел, что в этот момент он понял всё. Осознал и почувствовал то, что заглушённое бравадой сознание до сих пор отказывалось признавать.
До этого момента он просто боялся. Страх и одновременно вера в свою безнаказанность развязали ему язык, когда он во фривольной манере рассказывал Арисе о том, что намеревался сделать с ней и её подругами. Страх и неуверенность лишали его сил и заставляли подчиняться мне, человеку вооружённому ножом, но сильно уступавшему его могучей туше в размерах. Страх и боль от порезов заставлял его белеть, потеть и трястись как осиновый лист.