Страшно смутившись, умоляюще, почти убито.
Ах, простите, не сердитесь-же. Вы сердитесь?..
ТАМАРА
Нет, у меня просто оборвано платье и это неприятно…
ВИЛЬГЕЛЬМ
Покорно.
У Вас но оборвано платье, фрейлейн Тамара.
ТАМАРА
Да, я знаю – у меня не оборвано платье.
ВИЛЬГЕЛЬМ
Вы чего-то хотите, чего я не могу Вам дать. Все равно помните, что я люблю Вас и потому счастлив, – что я счастлив и благодарю Вас.
Голос корнета Орлова с веранды страстно.
ГОЛОС ОРЛОВА
ТАМАРА
С минуту тоскливо думает, потом бежит на веранду.
ВИЛЬГЕЛЬМ
Печально бросает зерна на песок, ходит по сцене, потом, протянув руки, словно убаюкивая кого-то.
Как светло и покорно гаснут листья! – Как трепещут!
Вздрагивает, видя Дину.
ДИНА
Вильгельм, я хотела с Вами поговорить – почему Вы стали так редко бывать?
ВИЛЬГЕЛЬМ
Я теперь побольше занят, фрейлейн Дина.
ДИНА
Нет, Гильом, Вы не заняты, я знаю, – как это грустно! Мы гораздо больше знаем о Вас, чем Вы думаете. Вы только зажигаете лампу у себя, как будто работаете, а сами Вы даже не бываете дома все эти вечера.
ВИЛЬГЕЛЬМ
Ну, даже если и так. Нет, верьте, не грустно, совсем но грустно. Я просто не хочу здесь мешать – понимаете? Я чувствую, что я невольно мешаю, – а то бы я не прятался. Только мне бы надо забраться выше – даже значительно выше. А боль? Всякая боль радостна – потому что она священна. Я очень счастлив – я очень люблю.
ДИНА
И Вы можете быть по прежнему счастливы и между нами?
ВИЛЬГЕЛЬМ
Да, видите, я может быть и не был еще никогда так счастлив… Ну, словом, я теперь всегда могу быть счастлив. Я и Орлова очень люблю – Вы не думайте: он так мало понимает, и он очень добрый!
ДИНА
Так все по прежнему? Ах знаете, у нас на клумбе расцвели среди белых золотые астры! Я таких не сеяла. Так красиво – совсем золотые.
На веранде взрыв смеха. Выбегают: Тамара, Орлов, Андросов. Орлов первый, перескочив ловко через канавку.
ОРЛОВ
Ур-ра! Я первый! Русские умирают, но не сдаются! Вилснька, Вы должны сейчас к нам па балкон и быть судьей в пик-пок. M-lle Тамара уверяет, что мы тритируем; это оскорбление мундира!
ВИЛЬГЕЛЬМ
Ой, но надо, у меня очень голова болит, – право.
ОРЛОВ
Нечего, нечего фордыбачить! Не разговаривать с ним! Мы просто берем его с собой! Он наш пленник!
Вильгельм делает смущенное движение ускользнуть, но за тем дает себе связать руки назад длинной лентой Тамары. Оба офицера берутся за концы ленты.
ОРЛОВ
Подпрыгивая на одной ножке.
Пора на суд! пора! пора! Изловили своего судью пленником и ведем. Пора-пора!
АНДРОСОВ
В шутку подгоняет барона концом ленты; страшновато кривляясь, подпевает.
Пора! Пора!
Тамара и Дина, смеясь, срывают желтые ветки и также бьют связанного сорванными ветками. Таким образом вся группа удаляется в глубину.
ЗАНАВЕС.
Место действия второй картины.
Сентябрьский теплый день. Веранда. Ломберный стол сдвинут в угол. Шезлонг – импровизированная постель. Вильгельм лежит в полузабытьи, закрыв глаза. Голубь топчется па столике между лекарств и клюет хлеб. Стрекочут осенние кузнечики. Дина и Тамара стоят у стекла, слегка заплаканные.
ДИНА
Как прозрачна нынче осень, – прозрачна, как золотой солнечный кристалл.
ТАМАРА
И полна прощенья, – и переполнена радостью боли.
ДИНА
Мне кажется, что мы что-то должны обещать друг другу далекое и важное.
ТАМАРА
Отвернулась.
. . . . . . . . . .
ДИНА
Как он быстро слабеет, и мама говорит без видимой причины.
Долгая пауза.
ДИНА
Почему это говорят, что он не может поправиться?
ТАМАРА
Я чувствую, что с ним именно так должно быть… Помнишь, мы раз были дома, и ему велели сказать, что нас нету, а Андросова приняли, чтоб вместе идти кататься на лодке. Я видела потом по его кроткой тишине, что он все слышал – и я уж тогда поняла, что так будет. Тут ужо стояло это.
ДИНА
Все – противный Андросов!
ТАМАРА
Мы допустили умереть тем, что были виноваты перед ним. Я не знаю, как тебе это объяснить.
ДИНА
Ты думаешь, он очень страдает?
ТАМАРА
. . . . . . . . . .
ДИНА
Все таки он боялся, что его отошлют в больницу! Папа вчера догадался и дал ему понять, что его оставляют у пас. Еслиб ты слышала, как оп ответил: «Как вы добры, Вы, значит, позволите мне умереть здесь, у вас?» И на маму смотрит с тех пор так, что я не могу, не могу этого видеть.
ВИЛЬГЕЛЬМ
бредит.
Зачем прелестную дверь забросали нехорошей соломой. Я хотел войти, но меня прогнали… Пожалуйста но тяните меня так сильно за руки. (Жалобно). Не тяните, очень больно!..
У Тамары движение к нему. Дина удержала.
ДИНА
Оставь, он ведь только бредит. Ведь не всю дробь удалось вынуть: это наверное и беспокоит.
ВИЛЬГЕЛЬМ
очень громко любезным тоном.
Если вы это мне позволите, я теперь пойду к себе?..