- А он посмотрел так и говорит: "Иди, девочка".
Женька взглянула сощурившись:
- Приготовишь, сама не неси, мне отдай.
- Это еще почему?
- Мужику ведь мало заварить, надо еще уговорить лечиться. Я поварихе отдам, она кого хочешь заставит, сама знаешь.
Да, Тая, - тут же вспомнила Женька. - А Галка опять сигнал слышала. Опять во время бомбежки. Значит, не ушел диверсант никуда. Тут он где-то. Из здешних кто-то.
- Или в оврагах прячется, - не согласилась Тая.
- Овраги не пустые, день - второй там спрячешься, а потом местные вычислят. Опасно. Да и смысл там сидеть? Объектов важных нет, и даже уходить некуда. Спереди река, сзади минные поля, а из оврага выйдешь - до самого леса голая низина. Любого издалека видать.
- Нет, - упрямо качнула головой Тая, - из наших никто не может. Мы все - за Родину.
- Из наших - точно не может, - согласилась Женька. - Мы в это время все вместе в одном окопе сидели. Вспоминайте, кого не было?
- Первый раз все были, - нахмурилась Галка. - И второй раз - точно все, на построении тревога застала.
- Так, - сощурилась Женька. - А кто отдельно был?
- Повариха у кухни, она сюда не ходит. Политрук у себя - у него блиндаж надежный, немцы еще строили. Всё, - перечислила Галка.
- Политрук только месяц, как из госпиталя вернулся. Вроде, ничего мужик. Повариху я знаю. Она на второго уже похоронку получила, под Харьковом погиб. А она не верит, всё ждёт, - задумчиво добавила Женька,
- Может, и правда, жив. Так такое было, могли и ошибиться. Может, он в госпитале где-то лежит, живой, только написать не знает куда, - сочувствующе глянула Галка.
- Значит - точно некому, - подытожила Тая, - патруль надо вызывать, пусть овраги прочешут.
- Куда вызывать? - поморщилась Женька. - Не слышал кроме Галки никто. Надо третий сигнал ждать. А ведь никого и не искали толком. Наши наверняка отпиской отделались. Если вновь загудит, как бы беды не было.
Женька стояла перед девчонками, очень серьезная:
- Надо на горячем ловить. Направление сигнала знаем, когда - тоже знаем: во время налёта. Выйдем немного раньше, как раз успеем.
- Кто нас пустит? - возразила Тая.
- Старшина бельё стирать пустит. А если на ручье тревога застанет, назад никто не побежит, там отдельный окоп есть. До конца тревоги не кинутся. Должны успеть. Как Зойка тревогу почует - так и пойдём.
Набрали полный тазик, вышли - серьёзные. Ручеёк так и звенел, скакал, быстрое течение билось о камешки, норовившие выскользнуть из-под ног. Где-то вдали послышалось гудение.
- Пора, - махнула рукой Женька.
- Нельзя, девочки, нельзя идти, самолёты летят, нельзя, тревога же, - Зойка спрыгнула в окоп и упрямо замотала головой.
- Зой, ты чего? Ты же на зенитной батарее связисткой была.
Зойка заговорила, быстро-быстро:
- Была. Девчонок положило, а сержант кричит мне: "К орудию". Она наводит, а я стреляю. А они пикируют - и сразу все на нас. Я стреляю, стреляю - а они все прямо на нас.
- Правильно, - серьёзно сказала Женька. - Нельзя всем идти. Вдруг искать станут? Кто-то прикрывать должен. Мы с Таей пойдём, а вы тут сторожить будете.
- Что вы там вдвоём сделаете? - забеспокоилась Галка.
Но Женька отчего-то особо не встревожилась, только кивнула успокаивая:
- Да мы и вчетвером ничего не сделаем. Мы же не ловить - проследить втихую, и назад.
Шли по прямой, мимо сухой берёзы, по старым, давно заросшим тропкам, как раз по дну постепенно суживающейся глубокой балки. Хоть и смотрели под ноги - ни одной растяжки не заметили. То ли не ставили здесь, то ли разминировал кто. Уверенно державшаяся Женька вскоре остановилась, вскинула руку. Дальше двинулись крадучись, прижимаясь почти к отвесным стенам оврага. В самом конце резко сузившейся балки виднелся широкий вход в бывший погреб, встроенный прямо в обрывистый склон.
И в погребе, с самого края, на пятачке, куда щедро падал дневной свет, стояло нечто. Переднее крыло опиралось на большой железный ящик из-под снарядов. Изгибались черные крылья руля, устремлённые вверх, словно готовые к взлёту. На месте сиденья лежал прикрепленный неведомо чем корпус от противопехотной мины. И всё это чудо, явно бывшее некогда мотоциклом, было опутано разномастными проводами и утыкано железками. А на изогнутом руле был установлен сверкающий бронзой раструб, более всего напоминающий трубу от граммофона, разве что несколько меньших размеров. И от этого раструба куча разноцветных проводков также тянулась в недра железного чудовища. Светловолосый паренёк, низко наклонившись и закусив от усердия губу, как раз прикручивал что-то огромной черной отверткой. Похоже, он с толком собирался использовать недолгий час отдыха - время налёта.
За спиной послышался шорох, близкое сопение. Девушки обернулись. Сестра. Девчонка, явно бежавшая бегом, теперь стояла, тяжело дыша и чуть пошатываясь. Сейчас, на свету, падавшем прямо на неё, хорошо было видно исхудавшее, почти прозрачное бледное личико, глубокие темные тени под глазами. И ведь сейчас осень - не зима. Самое сытое время года.
- Миша нечаянно. Там проводки замкнуло. Он исправил уже. Он механиком будет. У нас отец, знаете, каким механиком был? Полста километров на ремне вместо подшипника проехал. А Миша мины все в окрестностях снял, дорогу сам очистил.
Тая взглянула растерянно, не понимая, что и зачем теперь делать.
- Идиоты! - заорала Женька. - Снять сигнал с мотоцикла и в реку, к чертовой матери. Сейчас, при мне! И мотоцикл в самый глубокий погреб и не доставать подольше! Я ясно объяснила? Или еще втолковать?
Тихо-тихо шли назад. Хотя спешить надо было. Вот-вот отбой тревоги дадут - а они в самоволке.
- Наступление скоро будет, - тихо сказала Тая. - Политрук сказал. Говорил: "Недолго, вам, девочки, осталось".
- Пил? - понятливо спросила Женька.
Тая покачала головой:
- Кашлял.
- Тай, - наконец отозвалась Женька. - Нашим девкам тоже про пацанёнка не говори. Чего зря трепаться.
- Ладно, - согласилась Тая. - Ведь и не было ничего. Бегали, как две дуры.
Далеко-далеко над самым горизонтом, сквозь густые, уже темнеющие тучи, пробивалось широкая ярко-багряная полоса.
- Красиво, - сказала Тая. - Словно огонь.