Телевизор продолжал что-то рассказывать, то глухо ворча, то вскрикивая, сны то начинались, то прерывались и сменялись фантазиями. В них Григорий Иванович принимал участие в яростных ток-шоу посвященных пирогам и выпечке вообще. Там собирались видные политологи, экономисты, академики и писатели. Иные отзывались о пирогах надменно-непатриотично, расхваливая хот-доги (перед Западом прогибались), другие наоборот требовали ввести обязательную строжайшую диету и сурово карать тех, кто пренебрегает выпечкой отечественной, а безнравственно, даже похабно, прямо на улицах, на глазах у всех потребляет шаурму и самсу.
Раньше, будучи наивным, Григорий Иванович удивлялся - откуда все эти академики получают зарплату, сутками сидючи в телестудии, и мысленно желал им всем скорейшего и справедливого «вознаграждения». Но пожив и поумнев, понял, что никаких академиков и академий и в помине нет, нет и экономистов, нет политологов и писателей, а есть шоу - и стал спокойнее смотреть на происходящее.
Нет, он не спал и не бодрствовал.
Правильнее сказать, что Григорий Иванович был в забытьи. В легком полуночном бреду, когда явь переходит в видения.
Он даже вставал, когда вдруг приходил «в себя» и прохаживался, подбираясь к противню, но полотенце не снимал - не хватало духа.
Ночь была глуха и темна - без звезд.
Григорий Иванович вздумал было проветрить комнату, и приоткрыл створку оконную, но ледяной ветер тут же так сипло завыл в решетке вентиляционной, будто домовой с чердака пожаловал.
«Вот окна, какой козел их изобрел - форточки нет», - в сердцах буркнул Григорий Иванович.
Лежа на диване и глядя сквозь слипающиеся ресницы в телевизор, он услышал вдруг легкие шаги - кто-то крадучись пересек кухню и вышел из квартиры.
- Кто здесь? - спросил шепотом Григорий Иванович, полежал секунды и, замирая от предвкушения чего-то нехорошего, вышел на кухню.
Там не было никого. Стоял стол, на нем, в центре подставка с противнем. Рядом лежало скомканное полотенце.
Пирога не было.
Ночная пора, между часом ночи и четырьмя - самое гнетущее душу время, самое тяжелое и опасное для человека. Не зря в эту пору на свет Божий лезет всякая нечисть.
А эта ночь выдалась мрачной на особинку - тучи неслись по небу, мохнатыми ладонями закрывая дикий глаз луны, земля была чужой, сгорбленной и захламленной, а продутые насквозь деревья тихо стонали и стучали ветками, как костями.
Ситуация требовала обмозгования.
Григорий Иванович включил слабенький торшер, создавший причудливую игру теней на стенах, сел на диван и огляделся. В углу комнаты стоял узенький шкаф-этажерка с технической литературой, между которой чудом каким-то затесались томик Гоголя и Кафка. Они смотрели с усмешкой и ждали.
- Ну, да, вы-то объяснили бы, болтуны, - Григорий Иванович строго придерживался научной трактовки мироздания.
«Не мог же я его съесть, машинально? Или переложить? Или швырнуть куда-то - я ведь так мечтал его попробовать, можно сказать, любил его».
- Любить пирог, любить наш национальный подовый пирог - вот, что мы выдвигаем, как непременное условие. Вплоть до проверки на детекторе лжи. Граждане, не любящие его и не владеющие искусством приготовления пирога, должны лишаться избирательных прав, - вещал тем временем из телевизора круглолицый, с масляными губами мужчина.
«Он бредит что ли?» - Григорий Иванович стал вслушиваться. Шла передача, брались интервью, и оказывалось, что много народу и даже депутат от тридцать четвертого одномандатного округа объединены новой, будоражащей умы идеей.
В ответ на внешние вызовы, на все эти китайские около космические эксперименты, на многомиллиардные Пентагоновские проекты, на культурные новшества, отупевшего от толерантности Запада, мы, Россия, отвечаем искусством пирога.
Ответ неожиданный и тем неопровержимый.
Пирог и только пирог (с капустой, с луком и яйцами, с рыбой или мясом - это выбирается применительно к обстоятельствам) сделает наших десантников неуязвимыми, жилье доступным, болезни побежденными, а кинофильмы талантливыми.
Григорий Иванович приготовил чай и задумался.
«Однако, не причастен ли я к этой галиматье?» - вдруг прорезалась мысль-совесть.
Он припомнил, как рассуждал о пироге и исторической памяти народной на службе, как в магазине, покупая муку, шутил с хорошенькой продавщицей о булочках, что они, дескать, девушкам «идут», как убеждал знакомых (мне говорил, подтверждаю), что пирог полезен всегда и даже молодит.
Ему вдруг стало невыносимо стыдно.
В том же доме, где все это происходило, проживал священник - отец Андрей. В отличие от привычных нам батюшек, был он очень худой и грустный. Прямо аскет первых веков. Прямо живой укор всем нам. Руководство долго переводило его с места на место, чтобы паству не огорчать, наконец, засунули его в отдаленный, маленький приход, куда автобус ходил один раз в неделю.