— Но откуда ты? Где ты теперь? Тот удивленно качнул тяжелой головой.
— Где же мне быть? Всё там, на войне. На той и на этой войне за жизнь, против войн… В вашем передовом отряде уже все… Ты последний. Но, признаться, мы тебя еще не ждали. Ты был много моложе других. Оставшихся.
— Где вы сейчас? — громко спросил Батурин, чего-то вдруг не понимая, и голос его одиноко разнесся в незнакомом пространстве.
— Мы? Всюду. Вернее там, где нужны им. Там, куда они позовут.
— Кто они?
— Они? Живые.
— Живые, — повторил Батурин, с усилием приближаясь к необъятному смыслу этого слова. Казалось, он схватит всю громадность его значения, если сейчас услышит голоса своих солдат и командиров, продолжающих бой в солнечно-дымном поле. Но бой шел в полном безмолвии.
Первым звуком, который вновь связал его с тем отодвинувшимся, невообразимо сложным, из чего еще недавно состоял Батурин, но без чего он мог уже обойтись, оказался голос жаворонка. В неземную тишину, огромную, как сентябрьское небо, потек, извиваясь, серебряный ручеек, и по нему Батурин еще мог вернуться куда-то в незабытое и совсем близкое, но этого было уже не нужно — он знал.
— Поет, — сказал командир отряда своим бронзовым голосом. — Значит, выросли птенцы… Пора нам, комбат. Здесь бой окончен. А там зовут…
— Где зовут?!
— Там…
Батурин вдруг увидел незнакомую высоту, на которую молодые солдаты несли сквозь выстрелы красный флаг.
— Мы будем там, под флагом…
И понял Батурин: главное остается. Главное — это чтобы они, живые, умели выигрывать каждый бой.
Схватка с внезапно появившимися танками «противника» оказалась настолько быстрой, что лишь с последним выстрелом люди поняли, что произошло и чем все могло кончиться. И, поняв, удивились самим себе. Уж теперь-то наверняка прижимистый на похвалу батя не поскупится на доброе слово. Начальник штаба возвратил роту Шарунова в первый эшелон, где бой перешел в позиционный. Батальону приказано было удерживать захваченный рубеж, тылы оставить на месте, — значит, его вот-вот отведут во второй эшелон полка. Батурин помалкивал, работал на прием, и начальник штаба считал его молчание добрым для себя знаком. Пока начальник молчит, помощник его, значит, действует, как надо. Мотострелки возвращались к машинам, рота Шарунова, не сделав ни выстрела, разворачивалась на дальнем гребне. Обошлись без нее — помог Полухин. Увидев, какая беда нежданно свалилась на соседа, он немедленно бросил в бой танковую роту из своего резерва — ее-то атаку видел Батурин в последний момент. Полухин сам примчался на фланг батуринского батальона в конце боя, высунувшись из машины, задорно крикнул начальнику штаба:
— Как вы тут? Сушитесь? Дед-то небось с перепугу того.
— Ты хоть раз видел его перепуганным? — суховато спросил начальник штаба, не принимая насмешливого тона.
— А ты хоть спасибо скажи за выручку, — не унимался Полухин. — Кабы я тут вовремя не оказался…
— Еще надо разобраться, благодаря кому ты тут вовремя оказался.
— Ну-ну! Давай хоть напоследок разделим славу поровну.
— Едешь-то когда? — миролюбивее спросил начальник штаба, зная, что Полухину приятно поговорить о скором отъезде в академию.
— А вот как воротимся да дела передам, останется только командировку выписать. Насчет отходного сообщу дополнительно, однако считай — приглашение получил.
— Пригласи лучше вон Шарунова, — усмехнулся начальник штаба.
— Ты, капитан, видно, в Деда пошел, ирония у тебя чуть толще буксирного троса. Сам его пригласишь, когда твой срок подойдет. Советую только не подражать Деду в смысле постоянства. На батальоне не засиживайся, сразу рви в передовики и рапорт начальнику на стол: желаю, мол, развиваться дальше. А батальон тебе достается на зависть, с таким я бы за год первым кандидатом стал на выдвижение или в «академики».
— Ты как будто меня уж комбатом назначил.
— Брось прибедняться! Будто не знаешь, что Батурин рапорт на увольнение подал. Ты ж первый претендент… Слушай, что это? — он медленно стянул шлемофон. — Никак жаворонок?
Капитан тоже прислушался. Серебряный ручеек, сверкая переливами звуков, бежал с сентябрьского неба. Мгновенная тоска схватила капитана за сердце.
— Точно поет! — изумился Полухин. — Не иначе, к большому теплу.
— А я слышал, когда поет жаворонок осенью — чья-то душа покинула землю.
— Возможно. — Полухин засмеялся. — Наверное, большой праведник был — вон как разливается. Но в такую погодку на земле все-таки лучше. Бывай, капитан! И привет Деду…