— Трудновато, — согласилась Лапкина. — Вот представьте, я вызываю мать ученика или иду к ней сама, вижу нужду и голод, безотцовщину, в чем я могу ее упрекнуть, что еще потребовать? Да у нее и так все руки в трещинах, она высохла от непосильного труда, не знает, чем и как накормить детей, а я буду просить у нее помощи в воспитании, так, что ли? Зачем же я тогда училась, за что мне жалованье платят?
— За работу, — подсказал Федотов.
— Но ей-то за работу не всегда платят, — горько сказала Лапкина. — У нас очень невесомый трудодень. Говорят, совхоз здесь будет, хоть бы скорее…
Она смутилась оттого, что сгущает краски, запугивает его, и растерянно замолчала. Федотов задумался.
— Если по-настоящему, если искать самый трудный участок, то это именно деревенская школа…
— Но ведь не останетесь у нас, — Лапкина даже рукой махнула. — Дальше благих разговоров не пойдете. Впрочем, почему именно вы?
— Пожалуй, не пойду. Жена не захочет…
Лапкина стала убирать остатки консервов и хлеб, ополаскивать кружки. Сердилась на себя за бестактность. Чего она пристала со своими упреками к этому человеку? Он-то здесь при чем?
Федотов долго молчал.
— Когда мы вошли в Германию, меня знаете что поразило? Да и не меня одного… Пустые дома, население, естественно, попряталось, но в каждом доме, в подвале, на полках банки с консервированными фруктами, с овощами. Все закрыто крышками, расставлено аккуратно, ровными рядами. Компоты, понимаете…
— Ну и хорошо, что компоты…
— Хорошо-то хорошо. Но доживем ли, когда и наши люди станут наконец получше жить…
— Я надеюсь, что доживем, — улыбнулась Лапкина. — Конечно, доживем.
Федотов вдруг сказал:
— А вы очень славная. Мне нравится, что вы такая славная.
Все-таки задел, разбередил ему душу упрек Лапкиной, и он, не то чтобы оправдываясь, а просто объясняя, сказал:
— Очень я по дому истосковался. Сколько раз закрывал глаза и жену как наяву видел. Молодая она была очень смешливая. Но строгая. «Не гляди по сторонам, ты на кого это глаза пялишь?» Очень была подозрительная, не дай бог в гостях рядом с чужой женщиной сесть, сейчас же скандал устроит. А тут я даже о ее ревности скучал. Мечтал, как вернусь, как все переоборудую, отремонтирую. Читать я не особенно-то читал, а тут стал мечтать, как лягу на диване с книгой после работы. Или в выходной… — Он резко оборвал. Нахмурился, посерьезнел. — А какая будет у меня работа? Где? Специальности никакой нет, учиться поздновато. А я все-таки в армии был командир, подполковник… Ладно, разболтался я. — И Федотов погладил Лапкину по руке.
Она покраснела.
Стемнело. Мимо окошка, карабкаясь вверх, проплыла огромная ликующая луна. Лапкина сказала восторженно:
— Мир вокруг нас стал ирреальным…
— Да, светит луна. Как будто зажгли осветительную ракету. Но у тех свет мертвенный, а тут — жизнь…
Из своего дорожного мешка Лапкина достала блузку с бантиком и туфли, в которых щеголяла на совещании, довольно еще новые, красивые туфли. Ей хотелось быть нарядной, необыкновенной, как эта сверкающая звездами и пахнущая лесом августовская ночь. Конечно, и в деревне бывали такие ночи в августе, такая же полная луна томилась в небе, но там будни, там некогда и глаза поднять на луну.
Она опять ходила по лесу, по вечерней росе, не щадя ни туфель, ни блузки. Федотов шел рядом, не догадываясь даже поддержать ее за локоть, когда Лапкина спотыкалась, и, чтобы казаться строгой и умной, она опять заговаривала о педагогике и психологии ребенка.
— У вас есть свои дети? — спросил Федотов.
— Нет, — помотала головой Лапкина. — А у вас?
— И у меня нет. Жена не хотела…
— Хорошо, когда дети, — с грустью сказала Лапкина. — Это счастье, когда дети.
— Я племянников люблю, как родных детей. Очень хорошие у меня племянники. — Лицо Федотова просияло. — Мальчик прекрасный. И девочка тоже хорошая.
— А мать у них хорошая? — спросила лукаво Лапкина.
Федотов не заметил насмешки.
— Хорошая.
— А тетка?
— Тетка? То есть жена моя? У них вся семья — две сестры, брат — прекрасные люди…
— А вдруг и завтра мост не починят? — перебила его Лапкина. Как-то некстати сказала: — У нас вот-вот должны начаться занятия в школе.
Они пошли обратно, плутая меж темных деревьев, и, когда показалась изба, Федотов обрадовался:
— Вот и наш дом.
Лапкина усмехнулась.
Она помедлила на пороге, потом решительно сказала:
— Нет, надо спать. Завтра встанем пораньше…