Он подошел ближе, обнял ее, но не поцеловал, а только прижал к себе.
— Вы скоро уедете? — спросила она. И не стала ждать ответа. — Вы скоро уедете, а я останусь… Осень начнется, зима…
— Может, еще и увидимся, — неуверенно сказал Федотов.
— Вы меня забудете, — не слушала его Лапкина. — Я знаю, вы меня забудете. Может, вспомните когда-нибудь: мол, была и такая… Девушки еще были в окружении… Расскажете кому-нибудь…
— Нет, не расскажу… Это совсем иное.
Они стояли, тесно обнявшись, словно обоим страшно стало той большой, сокрушающей силы, которая шла из их сердец и грозилась все смести на своем пути. Ветер разогнал облака, и бледная луна осветила кусты под окном и листья, вытканные на тюлевой занавеске.
— Очень вы мне стали близки, — сказал Федотов, сокрушаясь. — Я и сам не знаю, что нам теперь делать…
— Вы мне ни одного слова не сказали, — упрекнула Лапкина. — Вы ничего не сказали, как вы относитесь ко мне.
— А разве и так не понятно?
— Я исстрадалась. Измучилась.
Она прижалась к его груди и слушала, как бьется сердце. От гимнастерки хорошо пахло шерстью, табаком и цветочным одеколоном. Очевидно, брился перед тем, как пойти в гости. Она провела рукой по его щеке. Щека была выбрита.
— Что это вы? — спросил Федотов.
Она не ответила. Но горячие слезы полились на его руку, которую она держала в своей.
— Не плачьте, — говорил он ей, как маленькой. — Не плачьте…
— Мне так хочется знать, что у вас на душе…
Он не умел объяснить. Чувствовал, как его заполонило любовью, и от этого было радостно, а рядом умещалась боль от сознания, что легко мог уехать, уйти, не заметив, не разглядев любви.
Федотов вздохнул.
— И без того у меня все пошло кувырком, как демобилизовался. Я уже про это говорил: надо мне определиться в мирной жизни… Думал: посмотрю, как тут у вас, что, а на месте все бы и решил… Но встретил тебя. Я и не знал, что такое бывает. Вот не хотел, а и жене, и тебе принес несчастье…
— Нет, счастье, счастье, — возразила Лапкина и закрыла ему рот рукой.
Но он отвел руку.
— А если я не вернусь? Тогда?
Она молчала.
— А вдруг ребенок?
— Хорошо, если ребенок…
— Что ж хорошего, если будешь одна, без меня…
Она, как в бреду, бормотала:
— Ты всегда будешь со мной, если даже не вернешься…
Он пожал плечами.
— Я жене честно все скажу, и пусть она решает. А так я ведь не имею права ее обидеть.
— Право у того, кого любят. Но ты честный человек…
— Все-таки она меня ждала все эти годы.
— А я разве тебя не ждала? — живо спросила Лапкина. — Я только не знала, кто ты…
Он поцеловал ее сухие, горячие губы:
— Славная ты, очень славная… Я…
— Не надо, не говори, — отозвалась она.
Ей уже не нужны были те слова о любви, о которых она так тосковала. Не в словах дело. Она торопилась, показывала ему свои тетрадки и книжки, дневник, конспекты, план работы. Он близкий, родной, он все должен знать. И Федотов с любопытством покачивал головой, удивляясь ее образованности.
— Да, серьезная у тебя работа, — говорил он с уважением. — Нельзя стоять на месте, надо все время двигаться вперед…
— Теперь мне ничего не будет трудно, — сказала она, успокоившись. И спросила: — Но ты вернешься?
— Если я и не вернусь, то знай, я одно хочу тебе сказать…
Но она положила ладонь на его губы.
— Не надо ничего говорить…
