- Почему бывший?
- Все мы здесь бывшие: Виктор - расстрига, бывший священник, ты - бывший преподаватель, или чем ты там занималась. А я - вдвойне бывший. Ты думаешь, я после всех этих "процедур" когда-нибудь смогу на себя виртуальный шлем нахлобучить? Ни! За! Что! А с одной бордой и мышкой - не те времена, увы. А ведь когда-то такие заказы брал, у торговцев левым софтом был на расхват. Снимал любую защиту максимум за три дня. Деньги платили, много, но все утекло сквозь пальцы. Не за деньги на самом деле работал. Расколоть чужую программу - восторг, полет, свобода. Богом себя чувствовал. Все мог. А теперь...
Волька с Никитой часто и, как мне поначалу казалось, ожесточенно спорили на философско-богословские темы. Волька был крещеный, демонстративно носил на кожаной тесемке на шее резной кипарисовый крестик, но верил как-то очень по-своему. Помню, при мне большой компанией обсуждали грехопадение Адама и Евы. Бывший хакер долго и внимательно слушал Никитины объяснения: как изменился мир и сами люди после грехопадения. Никита убеждал одну женщину, не помню, как ее звали, в том, что пресловутые резервные возможности человека не случайно в нас заблокированы: мы все равно не в состоянии правильно ими пользоваться. Волька слушал, слушал, а потом вдруг выдал:
- Так и знал, что мы работаем в режиме Safe mode. По всему видно.
Никита некоторое время думал, потом покачал головой:
- Да, наверное, можно сказать и так.
В этих импровизированных диспутах принимало участие немало народу. Некоторых, наверное, встретив, не узнаю, другие запали в память навсегда.
Валерия. Ослепительная красавица лет тридцати. Гремучая смесь узбекской, русской, еврейской и украинской крови, о чем она всем с гордостью сообщала при первом знакомстве. Иссиня-черные прямые волосы, античный профиль, огромные раскосые черные глаза, фигура индийской танцовщицы. Она потрясающе пела под гитару, и не только пела, но и сама сочиняла песни. Пела также положенные на музыку чужие стихи: Ахматову, Тарковского, других поэтов, которых я не смогла опознать. Помню любимую ее песню - про ветер, пламя и лед в сердце - что-то смутно знакомое, но не помню откуда. Пела так, что мороз по коже.
К сожалению, мы познакомились тогда, когда в ее глазах уже тлел огонь безумия, а лицо с каждым днем все больше походило на трагическую маску. Ей пытались помочь, поддержать, но... Представления Леры о Боге и церковной жизни были самые дикие. При этом никакие доводы - разумные или сверхъестественные: реально бывшие с ней настоящие чудеса, о которых она сама рассказывала - не могли победить ее стихийный атеизм. А в этой жизни она уже не видела надежды или чего-либо другого, чем стоило бы дорожить. И сдаться тем, кто велят - гордость не позволяла. После очередной "процедуры" она покончила с собой: вогнала в сердце остро заточенный железный штырь. Наверное, попала не очень точно, потому что мучилась еще минут двадцать. Никита услышал испуганный вскрик ее соседки и опрометью кинулся туда. Лера умерла у него на руках, ругаясь, плача и богохульствуя. Когда Никита вернулся на место, он сам плакал. Эта смерть и сейчас - как незаживающая рана на душе. В тот вечер мы не сказали друг другу ни слова, только молились. Моя собственная неудачная попытка была еще слишком свежа в памяти.
Михаил, Елизавета. Они остались живы. Просто сломались. Я помню их лица до и после. Помню, разговор с Никитой, о том, что за переделанных тоже можно и нужно молиться. Грех отречения - один из самых страшных грехов. Но кто поручится за себя, что не окажется в положении апостола Петра? Надежды на возрождение переделанных почти нет. Только ведь Господь всемогущ: он и мертвых воскрешает...
Мы, верующие, попали в эти жернова в числе многих: как при Сталине - в разношерстную компанию "врагов народа". Тогда - просто гноили в лагерях. Сейчас лагеря, кажется, тоже есть: для тех, кто вовсе не представляет ценности для системы. Для рецидивистов-уголовников, для умственно и физически неполноценных... С остальными - гораздо страшнее. Тело, разум, эмоциональную сферу (отчасти) наши мучители пытаются сохранить: как охотник - ценную шкурку. А волю и совесть - убить. Ломать уже научились. Пока не сразу и с кучей побочных эффектов. Большинство переделанных мало на что годятся. Вообще, дурацкая затея: сомневаюсь, что в принципе возможно заниматься наукой, искусством - любым истинно творческим трудом - с кастрированной душой. Корпорация Россия прогорит, если только конкуренты тоже не проделали со своими творцами нечто подобное... Сколько народу будет искалечено, прежде чем они поймут бесплодность попыток? Или, еще страшнее, добьются того, что сочтут успехом?